мои коты замерли. Площадь разом погрузилась в тишину, а разъяренный мэтр Октарион рывком развернулся к окну, яростно уставился на меня. Я знала, как сейчас выгляжу — распущенные волосы развеваются словно от ветра, глаза сверкают зеленью магии моего источника, кожа фосфорно-белая. Именно так и выглядят все черные ведьмы, когда призывают самое сильное заклинание, на которое способны. Убийственное для них заклинание.
И белый об этом знал.
— Ради чего, Аэтелль? — его глухой голос разнесся по всей погруженной в безмолвие площади. — Он же смертный! Он ниже нас. Он…
Я стояла, ощущая, как Паутина Тьмы опустошает мой источник, и с каким-то безразличием понимала, что после такого лишусь способности колдовать лет на пять как минимум. Но Джонатан уже встал, уже увидел метательный нож в руке белого, а значит, оно того стоило.
И я вскинула руку, развеивая Тьму, и попутно спокойно ответила Арвейну:
— Я люблю его.
Это признание далось мне очень просто. Гораздо сложнее было подчинить уже вкусившую свободы и изрядной порции белой магии Паутину, но я справилась. Пошатнулась, правда, но справилась. Непросто оказалось белому принять мой ответ.
— Что?! — его голос сорвался в хрип.
Тьму я развеяла полностью. Оставила лишь маленькое, едва заметное облачко, удерживающее блокиратор магии и простейшее заклинание усиления. Посмотрела на мэтра Октариона и пояснила для непонятливых:
— Я люблю этого смертного.
А этот сумасшедший вдруг выругался, помянув интимный процесс Света и Тьмы, чем вызвал у меня некоторое потрясение по поводу его извращенной фантазии, и как заорет:
— Ты не можешь влюбиться в смертного, Телль!
— Почему это не могу? — резонно удивилась я, чувствуя, как основательно пошатывает.
— Да потому что ты ведьма! — проорал Арвейн.
Ну и?!
— Слушай, ты, рожа беломагическая, кого хочу, того и люблю, и тебя не спрошу, к кому мне чувствами проникнуться! — психанула черная ведьма.
И вот тогда в глазах мэтра Октариона заплескалась ненависть. Уж не знаю, чем ему мои чувства так не угодили, но ненависть на грани безумия — это страшно. Как и заклубившаяся вокруг мага белая энергия, в которой несложно было узнать вновь призванную смертельную магию. И я даже боюсь представить, силу скольких выпитых им черных источников он пустил в ход.
— Не смей! — проговорила одними губами.
Белый улыбнулся. Это был почти оскал, а не улыбка.
— Арвейн, — мой голос звучал ровно, — я не позволю убить Джонатана, даже если мне придется и вовсе лишиться магии.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Точнее, я смотрела — белый выродок сверлил меня полным ненависти взглядом. А затем, тряхнув вновь заискрившимися от энергии волосами, взбешенно выкрикнул:
— Ты мне и без магии сгодишься!
Вскинул руку, не отрывая взгляда от меня, и словно от самого солнца к земле помчался столб света. И ни у кого из присутствующих даже на мгновение не возникло сомнения в том, на чью голову падет это заклинание! Джонатан, собрав остаток сил, метнулся в сторону! Дохрай, отчаянно защищающий мэра, ринулся на белого мага, но был отброшен — мэтр Октарион позаботился о своей защите. Камышовые коты, кинувшиеся на мерзавца, также были откинуты защитным полем. От приближающегося смертельного столба огня стало нестерпимо светло, воздух просто загудел!
Я вскинула руку…
— Телль, не надо! — крикнул Джонатан.
Маг ничего не кричал. То ли догадывался, что я могу выложиться до основания и все равно не перебью его Огненный шторм, то ли ему было все равно. Но я рисковать всей своей силой не собиралась. И, щелкнув пальцами, я сделала то, чего никак не ожидала озверевшая беломагическая рожа, — открыла усиленный остаточным заклинанием мэровский блокиратор магии.
В следующую секунду испарились все присутствующие в радиусе городской площади магические заклинания. Включая Огненный шторм. Он просто не долетел до земли — то есть вот мчалось, гудя, яростное пламя, а вот исчезло, поглощенное падающим блокиратором магии. Блокиратору, к слову, мои овации — сильная штука.
