мигал аварийкой.
– Аварийный сигнал. Уходим.
– Он не идейный? – спросил я, когда мы сели в машину на стоянке у проходной.
– Нет, – сказал Янкель, – хотя человек очень незаурядный. Его отец ветеран ЦРУ, в семье были постоянные скандалы, в каком-то смысле отец его психологически искалечил. Ему безгранично доверяли в ЦРУ, он избежал чисток Энглтона[56], и за счет этого сильно продвинулся по карьерной лестнице – вплоть до начальника отдела внутренней контрразведки – должности, которую ранее занимал Энглтон. Его проблемы с алкоголем были настолько серьезные, что жена ушла от него, попутно обобрав до нитки. Потому-то в один прекрасный день он и постучал в двери советского посольства. На своей должности он имел неограниченный доступ ко всем агентурным делам и выдал нам всю агентурную сеть. Потом его пришлось спасать. Здесь мы лечили его от алкоголизма, ему и сейчас нельзя больше бокала красного вина в день.
Я молчал. Разведка – чертовски грязное дело, и в ней нет подонков – есть материал для работы. Отец Маши был явно чище и достойнее Эймса, но он мертв, а Эймс – жив. Нет в этом мире справедливости.
– Нету…
– Что? – спросил Янкель.
– Нету счастья в этой жизни, – сказал я. – Что мне делать?
– Теперь ты знаешь, что можно ожидать от этой Николь. Я рассчитываю, что ты поработаешь с ней. Она подкатила к тебе один раз, подкатит и второй.
– То есть? – переспросил я.
– То и есть. Трахни ее. И попытайся понять, что ей здесь надо. Я останусь здесь, буду тебя курировать. Дело особой важности.
Я посмотрел на себя в зеркало заднего вида машины. Досчитал до пяти. Потом в обратном направлении – от пяти до нуля.
– Я – не ласточка[57], Михаил Ефимович. Я немного другим занимаюсь.
– Ишь, какие мы! – разозлился Янкель. – Приказ будет, и ласточкой станешь, и…
– Я советский офицер.
Янкель мгновенно перестроился.
– А в чем проблема? Я тебе не шестидесятилетнюю в постель подкладываю. Сто двадцать на сто двадцать, на сто двадцать.
– А знаете, как говорится, баба целку один раз теряет.
…
– Работать я буду. Но в пределах, которые установлю для себя я сам. Половой тряпкой я быть не собираюсь. Чтобы потом сбухаться, как вон этот…
Янкель молчал, что могло означать все что угодно.
– Куда вас отвезти, Михаил Ефимович?
– Квартиры у вас тут как снимают? – проворчал Янкель.
– Да как везде. Через сеть. Если надолго, жучки тусуются в сквере, чуть повыше Чулка[58]. Там подешевле, и никаких вопросов с пропиской и всеми делами.
– Поехали…
«Реношка» салатового цвета стояла у нового заводоуправления, у гаражей (там же инструктажи по технике безопасности проводят, и есть оружейный магазин), я подъехал, опустил окно.
– Что?
– Да тип какой-то крутился с импортной камерой. Решили перебдеть.
– Правильно решили.
– Нет проблем…
Ижевск, СССР. Парк культуры и отдыха им. Кирова. 18 июля 2010 года
И так вот я оказался меж двух огней, между молотом и наковальней. С одной стороны – Маша, с другой – эта Николь.
Я не знаю, это специально Янкель такие подлянки подкидывает или как? Случайно у Михаила Ефимовича ничего не происходит.
Я помог Янкелю снять квартиру в центре, в сталинке (потолки там были три метра, а вот ванной не было, советскому человеку положено в бане мыться!), сам поехал домой. И только приехал – позвонил Гельман. Домой. Моего телефона нет в справочниках, и он не мог его помнить с юношества, так как когда мы учились в школе – я жил в другом месте и телефон был там. Но Гельман где-то нашел телефон и позвонил.
Договорились встретиться в Парке культуры имени Кирова. Это чуть выше ЭМЗ, электромеханического завода, он же Купол. Производство секретной электроники и систем ПВО. Это для любых встреч минус – район под контролем и милиции, и КГБ. С другой стороны – парк Кирова не ограничен, он заканчивается лесом – там даже лоси есть, в период гона бывает, что в город выбегают. И чтобы капитально прочесать лес, надо поднимать всю СМЧМ[59], обслуживающую город. И то может не хватить…
