неприрученный, но вдруг что-то…
Не договорив, он кинулся из комнаты. Джиад медленно сползла с ложа, доплыла до клетки, глянула на малька, который и впрямь повеселел. На хвосте и боках у него виднелись беловатые пятна струпьев, но когда Джиад взяла палочку и насадила кусок лежащей рядом с клеткой жвачки, поводив у малька перед носом, рыбеныш схватил еду с жадностью.
– Ешь, – хмыкнула Джиад. – Может, зря я сказала про этот свисток? Теперь тебя вряд ли отпустят на волю. Начнут приручать, учить плавать под седлом, будут хлопать лоуром по носу. А если приручишься – считай, пропал…
Скормив мальку столько рыбы, сколько тот смог осилить, она вернулась на ложе. Подремала еще немного, понимая, что лучшее лекарство сейчас еда, сон и обильное питье. Рыжий, вернувшись, будить ее не стал, но стоило Джиад проснуться, с гордостью предъявил большой костяной свисток странной формы.
– На, пробуй!
Джиад взяла вещичку, приложила к губам и несильно дунула. Рыжий поморщился, приложил к ушам ладони.
– Ты и правда не слышишь? – ответил он на ее молчаливый вопросительный взгляд. – Звук очень мерзкий. Давай еще.
На второй раз малек в клетке забеспокоился. Но не кинулся удирать, как салту на скалах, а подплыл ближе, любопытно водя носом и явно ища источник звука.
– Работает, – с восторгом прошептал рыжий. – Клянусь Тремя и глубинными богами – получается! Он тоже слышит! Вот как они приручают салру… Ты… Ты не представляешь, что сделала!
– Почему же, – криво усмехнулась Джиад, – представляю. Я лишила всех салру моря свободы.
– Зато теперь их не будут убивать, как бесполезных, – возразил рыжий. – Салру умные, может, они и взрослыми будут приручаться! Смотри, он совсем не боится!
Рыжий с восторгом разглядывал малька, плавающего теперь возле решетки. Джиад дунула еще раз, но, видно, как-то не так, потому что рыбеныш отплыл подальше.
– Надо поискать другие свистки, – деловито сказал рыжий. – Или сделать копию с этого. Позволишь?
– Я могу не позволить? – хмуро спросила Джиад, уже жалея, что не вовремя распустила язык.
– Можешь, конечно, – помолчав, сказал принц. – Это твоя законная добыча. Но поверь, в неволе салру будет не хуже. На свободе они слишком часто гибнут поодиночке. Так часто, что уже стали редкостью. А я бы такого зверя любил и берег… Да и каждый иреназе!
Джиад пожала плечами, протягивая свисток бережно принявшему его рыжему. Легла на постель, опять уставившись в потолок. Принц снова уплыл, на этот раз надолго, вернулся с королем, восторженно показывая ему малька. Джиад они трогать не стали, чему та была откровенно рада…
Прошло три дня. Она ела, спала и снова ела; повязки сняли, раны чесались и заживали с волшебной скоростью, но злая горькая тоска не отпускала. Свисток ей вернули, и теперь Джиад вставала с постели только в комнату чистоты да покормить рыбеныша. Тот охотно привык отзываться на слышный только ему и иреназе свист, подплывая за едой и хватая ее прямо из рук. Зевать при этом не следовало: рыбу малек норовил взять вместе с кусочком пальца, явно не со зла, а от жадности. Но кроме этих коротких минут дни и бессонные ночи были полны холодной безнадежности неволи. И от того, что она сама упустила возможность бежать, становилось еще хуже. Надо было уплывать сразу, не думая о рыжем и охранниках. Но как после этого она бы смотрела в лицо Малкавису на последнем отчете стража?
Дважды за эти три дня приплывала Санлия. В первый раз Джиад притворилась спящей, и красавица-наложница, тихо спросив у Невиса о здоровье госпожи избранной, уплыла, оставив на столике у постели блюдо с какими-то прозрачными кусочками. Лакомство, показавшееся Джиад похожим на сладковатые сушеные фрукты, оказалось сделанным из мяса маару и было нанизано на тонкие длинные металлические прутики, точно такие, как тот, с которого она кормила рыбеныша. Прутиков было пять, и, подумав, один Джиад украла, поглубже заткнув в щель между мягким изголовьем ложа и деревянной рамой. Просто на всякий случай… Блюдо забрали служанки, исчезновение одной железки вроде бы никто не заметил, а Джиад стало немного спокойнее: прутик вполне мог сойти за оружие, без которого она чувствовала себя хуже, чем голой. В побег уже не верилось, но осознание, что при нужде она сможет защититься, грело душу.
Чтобы отвлечься от боли, она все-таки спросила у Невиса о Санлии и, выслушав рассказ печально вздохнувшего целителя, признала – да, у нее так сладить с запечатлением не выйдет.
Когда Санлия приплыла в следующий раз, Джиад притворяться спящей не стала. Выпила с наложницей принесенной той горячей тинкалы, которую Санлия сама варила по особому рецепту – очень пряной и сладкой, выслушала учтивую, но, кажется, искреннюю благодарность за спасение принца.
И не утерпела, спросила, честно признавшись, что говорила с Невисом, неужели Санлия может радоваться спасению наследника Акаланте? После того, что солдаты этого города сделали с беззащитной девчонкой, случайно попавшей им в руки.
– Война – мерзкая вещь, госпожа Джиад, – тихо ответила Санлия, поднимая на нее как всегда безупречно подкрашенные глаза. – Наши воины вели себя не лучше, поверьте. Мой отец был целителем, и я, помогая ему, многого насмотрелась… Мы пришли в воды Акаланте, убивая и грабя. Конечно, я была ни при чем, но кто знает, кого потеряли эти трое?
