– Очнитесь, Мельник, – сказал мистер Клэкстон. – Мы о вас же и беспокоимся. Что-то прогнило в Олимпии, и эти богатые засранцы состоят в каком-то сговоре.
– В сговоре? – Дон заморгал, пытаясь осознать услышанное. – Вы имеете в виду всякие шпионские дела и «Глубокую глотку»?[92]? Рыцарей плаща и кинжала? Коммунячьих агентов?
Мистер Дарт улыбнулся:
– Коммунячьи агенты всем и так известны. Их имена постоянно мелькают в некрологах на страницах провинциальных газет.
– Хуже, – произнес мистер Клэкстон. – Серьезнее.
– Я понятия не имею, чем занимался мой дед, – сказал Дон.
Это было не совсем правдой – то, что дед и отец делали грязную работу на благо Соединенных Штатов Америки, подразумевалось из самого склада их характеров, угадывалось по оставшимся после них меморабилиям. Он слышал о тайных правительственных черных списках, и не только о тех, которые Маккарти составил для Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. О нет, не только: ФБР держало под колпаком множество народу – от активистов-экологов до радикально настроенных профессоров колледжей, литераторов, подрывающих устои, и бывших хиппи. Исходя из этого, а также принимая во внимание экзотические биографии своих родственников и компанию, которую водила все эти годы Мишель, Дон не особенно удивлялся, встречая время от времени на своем пути типов, весьма смахивающих на спецагентов, рыскавших вокруг, словно шакалы, учуявшие запах крови. Его семья, безусловно, умела наживать врагов.
– Вот вам инсайдерская информация. Плимптон совершил самоубийство, – сказал мистер Дарт. – Отчет судмедэкспертизы – липа.
– Брехня. У Лу был инфаркт.
– Ошибаетесь, мой друг, – возразил мистер Клэкстон. – Есть у вас какие-то соображения о причинах, сподвигших доброго доктора покончить с собой?
– Мы с ним не были близко знакомы. Впрочем, я вам не верю.
– Ничего страшного, Мельник. Возможно, ваша жена знает ответ.
– Скорее всего. Ее и стоит спросить.
– Нам не разрешено разговаривать с ней, – сказал мистер Клэкстон. – Она неприкасаемая.
– Вам нельзя разговаривать с моей женой?
– Неа, нельзя. И это прискорбно.
– Последний раз, когда я ее видел, она была в гостиной. Ее трудно не заметить… – Дон оборвал фразу, запоздало осознав, что Бим и Бом не шутят.
– Вы что, Мельник, не понимаете?
– Он не понимает.
– Мы же именно это и пытаемся вам сказать. Мишель Мок не… Как бы помягче выразиться? – Мистер Дарт выдержал паузу и погладил подбородок. – У нее влиятельные друзья. Мне нечасто приходилось сталкиваться с людьми, которым посчастливилось иметь таких друзей. А тебе? – поинтересовался он у мистера Клэкстона.
Мистер Клэкстон ответил:
– Не все власть имущие, в которых я стрелял, находились в такой же безопасности, как ваша женщина. Откровенно говоря, у нас нет санкции на этот визит. Начальство съело бы нас с потрохами, если бы узнало, что мы тут собираем информацию. Шпионим за миссис Мельник. Предупреждаем вас.
– Потому мы и решили отдать дань уважения покойному и заодно познакомиться с вами поближе, мистер Мельник. Среди всех этих распрекрасных людей вы единственный, кто не защищен силами тьмы. Единственный, кто находится в уязвимой позиции.
– Не защищен от чего?
Агенты молча смотрели на него.
Дон понял, что с него хватит:
– Это просто какой-то чертов «Уикенд Остермана»?[93] или вы решили меня разыграть. Боба Ладлэма я здесь не вижу, так что… Прошу извинить меня, но мне нужно отлить.
– Скорее, «Ребенок Розмари», только еще хуже. Замес иллюминатского уровня. Майя, исчезающие с лица земли и оставляющие нам календарь, который заканчивается через тридцать лет.
– Полегче, полегче. Надо человеку отлить, пусть отольет, – скорбная мина на лице мистера Дарта сменилась умоляющей. – Я только одно хочу узнать – что случилось в Мексике?
– В рапорте написано, что вы были на волосок от смерти, – сказал мистер Клэкстон. – Кто-то излупцевал вас, как пиньяту. Чуть не откинули коньки, как я понял из документов.
– Ничего не случилось, – Дон устало сник.
Мексика, 1958-й. Он заблудился в опасном районе и нарвался на каких-то громил. Безусловно, виноват был и алкоголь. Мишель сразу притворялась
