Псы войны: пробуждение Ареса

Тил скрывается в туннеле, ведущем на восток. Я едва успеваю заметить, в какую сторону она убежала. Мне следовало бы вернуться к товарищам и сообщить им новости — за подозрительным и старомодным словом «фортреккеры» едва ли скрывается что-то хорошее! — но я в замешательстве. Понятия не имею, какие беды нас поджидают и что рассказать Бойцовому Петуху, и Теку, и генералу, если мы его еще не потеряли. Что если багги везут рудокопов, которые узнали, что наводнение закончилось, и возвращаются в шахту? Может, они даже обрадуются нам — лишняя пара рук всегда пригодится. Верится с трудом. И где гарантия, что Тил не врет?

Сомневаюсь, что нашим ангелам по силам ответить на эти вопросы. Они редко бывают осведомлены в делах, не касающихся непосредственно боевых действий, и почти ничего не знают о переселенцах.

Почему так? Не глупо ли это?

Огни лампочек-звезд все тускнеют. Наверное, садятся батарейки.

Туннель ведет к еще одному гаражу, на этот раз пустому. Зеленая пыль устилает все вокруг толстым слоем, а на полу поблескивают лужи. Тил подходит к воротам в противоположной от нас стене и проверяет замок. Ощупывает печать своими длинными пальцами, прижимается лицом к дверям — проверяет, нет ли утечки воздуха.

В гараже не так холодно, как на смотровой площадке. Терпеть можно.

Тил оглядывается на меня:

— Замок н’дежный. Ворота з’печатаны. Отец сказ’вал, в штольню только два входа есть, северный и южный. Когда форы в штольню в’шли, лишние двери з’делали, хотели малыми силами об’роняться.

— Форы знают, что мы здесь?

— Знают, что я здесь.

— Откуда?

Она мотает головой и направляется к застекленной будке, вмонтированной в стену сверху и справа от нас. Там, по всей видимости, находится рубильник. Тил взбирается по лестнице и пытается открыть будку.

Я смотрю на нее снизу вверх.

— Что будет, если они войдут внутрь?

— Как найдут нас, меня обратно от’шлют. А вас п’ребьют всех.

— Пусть попробуют! — фыркаю я.

— У них ружья имеются.

Тил изо всех сил дергает дверь, но та не поддается. Заварена, как и западные ворота. Девушка спускается, озираясь по сторонам, словно олень в поисках тростника.

— Скажи мне правду, — настаиваю я. — Зачем ты приехала сюда? И почему не веришь, что багги везут рудокопов обратно в шахту?

— Они вернуться не п’смеют, — мотает головой Тил.

— Почему? Вода-то ушла…

— Пот’му что боятся немало! — кричит девушка. — Думаешь, это шахта об’кновенная? Не знаешь нич’гошеньки!

— Кого им бояться? Нас?

— Нэ!

— Да что, черт возьми, происходит? — Я едва не срываюсь на визг.

Я пытаюсь заглянуть ей в глаза. Едва нога маскианки касается пола, я делаю шаг навстречу, но Тил гневно вскидывает руку и дает мне пощечину. Нет такого космодесантника, который позволил бы безнаказанно отвешивать ему оплеухи. Я машинально замахиваюсь на нее в ответ. Лицо Тил искажается, словно от боли, и из ее груди вырывается пронзительный крик.

Нашу ярость словно рукой снимает. Мы стоим посреди гаража, уставившись друг на друга, тяжело дыша.

— Найти его н’до. Во что бы то ни стало! — всхлипывает Тил.

Ее голос эхом отражается от стен — глухой, потерянный, надломленный. Она падает на одно колено, словно готовясь к молитве, и опускает голову.

— Не из-за хобо пятая к’манда ушла. Мне отец не все сказ’вал. Г’ворил идти сюда, когда нич’го др’гого не останется. Лучше штольня, чем З’леный лагерь, если тебя в пески пр’гнать возн’мерились. Но отец сказ’вал, не брать никого, одной идти.

Вот так новости!

— И все-таки ты спасла нас, — мягко напоминаю я, пытаясь загладить ссору. — Ты же сама сказала, что рассчитываешь на нашу помощь. Ведь больше тебе подмоги ждать не от кого… так?

Она трясет головой.