и слезы не помогли. Лось, дурной лось… слышал, верно, легенду о маленькой фейри?
– Нет, не слышал, – покачал головой Брандон.
– Маленькая фейри выросла, когда ее полюбил принц. Была ему верной женой. А потом он загляделся на прекрасную леди… Тогда фейри снова стала маленькой и ушла. Совсем. Тот принц умер от горя, потому что ему нужна была не та красавица – только его фейри. А она так и не вернулась…
Зажмурившись, Сакс уткнулся лицом в ладони. Снова ни дышать, ни говорить, ни думать – ничего. Пусто.
Брандон нашел его руку и переплел пальцы.
– Твоя фейри была лучше, чем та, из сказки, слышишь, брат? Та убила принца, а твоя – спасла. Нас обоих. Чтобы мы освободили Тейрон. Мы с тобой, больше некому.
Сглотнув так и не пролившиеся слезы, Сакс глянул Брандону в глаза и склонил голову: клятва на крови – это все, что у него осталось. Он будет служить своему сюзерену, что бы ни случилось.
– Да, мой принц.
Брандон нахмурился.
– Хватит принцев. Мы теперь братья, Сакс. – Поднялся сам, потянул Сакса за руку, чтоб встал. Указал на лес: – За тобой лапник, за мной костер. А на рассвете – в Кроу. – И вдруг кривовато усмехнулся. – Вы же там засели, а, брат?
Сакс пожал плечами и старательно усмехнулся в ответ.
– Да, Брандон.
– Так-то лучше, – кивнул принц и хлопнул его по плечу.
Глава 10
Лиля
В этот раз она выплывала из забытья медленно и неохотно. Никак не могла поверить, что вернулась, что жива, что все закончилось… Главное – что все закончилось. В полусне она ждала, пока Михаил отцепит датчики, все в том же полусне взялась за его руку, с трудом поднялась.
– Голова не болит? Лиля подумала.
– Нет, – сказала она хрипло и заново удивилась, что горло после выхода из камеры как будто кошки драли. – Только кружится и поташнивает…
– А, это нормально. Неделя, чего ж ты хотела, – улыбнулся куратор. Глаза у него все равно были грустными. – Чудо, что вообще на ногах стоишь. Я тебя отвезу домой, только сначала осмотр, коктейль и отчет.
Проверил зрачки и пульс, постучал молоточком по коленке, пододвинул к ней поднос с двумя стаканами. Потом присел к компьютеру и принялся что-то быстро печатать. А Лиля, выпив витамины, замялась: ей очень хотелось задать один вопрос, но она не решалась. Наконец все же спросила:
– Михаил, а вот скажи… меня же убили в игре, и я в холм не смогла… Меня теперь не допустят к основной миссии? – хотелось спросить беззаботно, а получилось сдавленно и жалобно.
Куратор оторвался от монитора, поднял голову.
– Конечно, допустят, Лиле. Контракт мы не разрываем, следующее погружение – на основную миссию, но ты же помнишь правила? После смерти в игре ты не можешь вернуться в то же время. В игре твое отсутствие будет длиться не меньше пятнадцати лет.
Лиля помотала головой.
– Но там же Эри! Так же нельзя, он же…
Осеклась, вспомнив, как он спрашивал: ты собираешься родить нашего ребенка в холмах? А она не смогла сказать, что никаких детей у них не будет, потому что она ненастоящая, у нее в игровом теле даже месячных нет.
Как это все неправильно!
Михаил нахмурился.
– Правила есть правила, все это ты читала в контракте. На последнюю миссию можешь прийти в любой день с двадцатого октября по двадцатое ноября, думаю, помнишь. А сейчас – допивай, одевайся, и поехали.
Едва начавшие зеленеть тополя казались нарисованными серым карандашом, люди – смутными силуэтами, а настоящей была лишь боль под правой ключицей, куда угодила стрела. Лиля то и дело потирала несуществующую рану, морщилась и сжимала руки, чтобы не искать свою тростниковую дудочку. А перед глазами стояло лицо Эри – когда он понял, что она умирает.
Горстка пикселей не должна плакать от того, что погасла другая горстка пикселей. А ей не должно быть так больно от того, что пиксели больше не сложатся именно в это лицо. Он же нарисованный. Его нет и никогда не было. Вся его любовь – продукт высоких технологий и девичьей мечты. Дери ее сворой.
То и дело косившийся на нее Михаил нашарил в кармане начатый блистер, протянул ей.
– Три штуки под язык, пока сами не растворятся. И потом по штуке в час.
– Эти стрелы – такая гадость, – виновато пожала плечами Лиля и попыталась улыбнуться.
