К нему подходила Эльвёр, уже в платье. Стесняясь коротко остриженных волос, она укрыла голову платком.
– Какая ты хорошенькая! – вырвалось у Плюща.
– Правда? – вспыхнула девушка.
– Еще бы не правда!
Эльвёр покосилась на Бородина, и тот, снисходительно фыркая, отвернулся.
Девушка подошла к Косте совсем близко, привстала на цыпочки и поцеловала его, обняв за шею. Вот уже и отняла губки, да только Плющ придержал дочь Освивра и вернул поцелуй.
Эльвёр слабо этому воспротивилась – все-таки люди смотрят…
– Мы с мамой будем жить у дяди Хродгейра, – сказала она. – Приходи в гости, ладно?
– Обязательно, – улыбнулся Костя, выпуская девушку.
«Доигрался!» – крутилась в голове назойливая мыслишка.
А может, и впрямь?.. Может, ему небывалый джекпот выпал?
– Гляди! – снова сказал Бородин, но теперь голос его звучал иначе.
Плющ обернулся.
На рыночную площадь Сокнхейда въезжали двое, верхом на лохматых лошаденках местной низкорослой породы.
Оба всадника держали в руках щиты, с изнанки вымазанные белым.
Вот этой-то стороной щиты и были повернуты, символизируя мирные намерения.
– Никак парламентеры?! Узнаешь?
– Узнаю.
Слева ехал Шимон. На его губах поигрывала усмешечка со знакомой наглинкой.
Костя смотрел на бывшего знакомца хмуро и неприязненно.
Все он мог понять и простить – жестокость, кровожадность, но не подлость. Подсылать гонца с оговором, чтобы чужими руками выполнить обещание убить…
Мерзость.
Народ, зароптав, расступился, образуя коридор, по которому парламентеры и выехали в начало главной улицы, где в котлах кипело варево.
Навстречу «голубям мира» поднялся Хьельд конунг.
– Что скажете? – вопросил он.
– Ты даже не угостишь нас? – улыбнулся Щепотнев.
– Нет, – обронил Хьельд.
– Ну и ладно, – легко согласился Шимон, – нас и так неплохо кормят. Я вижу, ты несколько торопишь события, конунг? Война еще не окончена, а ты уже победу празднуешь?
– А вы еще надеетесь одолеть нас?
– Почему бы и нет, конунг? Почему бы и нет? Людей у нас не меньше, чем у тебя. Если мы сейчас с тобой не договоримся, то начнем свою войну – будем нападать на твоих жителей, конунг, на твоих воинов, жечь ваши дома и корабли, резать вашу скотину. О, мы учиним тебе немало пакостей!
– О чем ты хочешь договориться?
– О размене, конунг! Ты отдаешь нам корабли, мы возвращаем тебе жизни твоих людей. Их у нас уже больше шести десятков – это бонды, их жены и дети, старики-родители. Будем меняться? Неплохая сделка, согласись! Корабли тебе все равно не нужны, а вот людишки пригодиться могут. Верно? Нет, если тебе наши условия не подходят, можно и поторговаться. Но по-моему, цена сходная – за драккар ты вымениваешь двадцать жизней! Своих подданных, заметь. Ну можем сверху прибавить двух-трех детей. По рукам?
Бородин, наблюдавший за торгом, сжал кулаки.
– Вот же ж гад! – процедил он. – Заложников взял!
– Герой нашего времени, – усмехнулся Плющ. – Что ты хочешь?
Тут на сцене появилось новое действующее лицо – Хродгейр Кривой.
Стремительно прошагав к конунгу, он прошептал ему что-то строго конфиденциально, на ушко.
Хьельд кивнул – понял, дескать, – и заговорил с Шимоном, как торгаш:
– Двадцать – это, конечно, много, но сравнимо ли с длинным кораблем? Двадцать пять – еще куда ни шло…
– Отчего ж, – усмехнулся Горбунков с оттенком презрения, – торг уместен!
– А кого именно ты хочешь обменять на драккар? Вдруг да трэля подсунешь али чужого кого?
– У нас, конунг, при себе семейства бондов Хравна Одноухого, Облауда Пастуха, Снеррира Мокрого… э-э… и еще там кто-то, всех не упомнил.
