Она просто пытается понять, за что с ней так!
— Возьми, дорогая, попей чайку. — Тетушка подала фарфоровую чашку с холодным чаем. Горячий она не любила, здраво полагая, что горячим чаем и обжечься недолго. — Я уверена, что твоя матушка пытается устроить твою жизнь…
…в этом Нира не сомневалась.
Матушка и Мирра…
— …и желает тебе исключительно добра. — Сама тетушка чай пила маленькими глоточками. Она отпивала из чашки, замирала — щеки ее раздувались, — и так сидела несколько секунд, и лишь потом глотала. Ставила чашку на блюдце. Блюдце на столик.
Руки, изрезанные морщинами, пожелтевшие, складывала на юбках. Взгляд устремляла в камин, в котором еле-еле теплилось пламя, — тетушка очень боялась пожаров, и так сидела минуту или две.
— Согласись, дорогая, что опрометчивое поведение того юноши нанесло непоправимый ущерб твоей репутации. — Тетушка покачала головой, выражая тем самым высшую степень неодобрения.
А матушка, когда узнала про Натов визит, пощечину отвесила. Обозвала гулящей девкой. За что?
Сослали. И кольцо отняли. Ссылку Нира потерпела бы… у тетушки спокойно, она сама, конечно, престранная, но безобидная… и в лото играть любит, особенно когда выигрывает. А Нире несложно поддаться… и она надеялась, что продержится здесь до весны, а там… глядишь, матушка и отойдет. Или Мирра после свадьбы успокоится.
— Тебе повезло, дорогая, что вообще нашелся человек, который благородно согласился взять тебя в жены… — Тетушка вздохнула. Сама она замуж так и не вышла.
— У меня уже есть жених, — упрямо повторила Нира. — Мы помолвлены…
— Выбирать жениха самостоятельно — дурной тон.
Тетушка была на редкость терпеливой женщиной.
— Почему?
— Потому что ты слишком молода и ничего не понимаешь в мужчинах…
Нира с трудом сдержалась, чтобы ответить, что тетушка, несмотря на ее преклонные года, вряд ли понимает много больше.
— Твои родители знают, как будет лучше для тебя. И долг послушной дочери — подчиниться их воле…
Разве у Ниры есть выбор?
Есть.
Она сбежит.
Завтра… или нет, лучше сегодня. Газету с объявлением о помолвке принесли утром, и то лишь потому, что тетушкина заклятая подруга в город ездила, а назад поспешила с ворохом слухов и поздравлениями… а ведь если бы не она, Нира до свадьбы не узнала бы… или узнала бы, но… с матушки станется ее запереть…
— Я… — Нира встала. — Я пойду, пожалуй… голова что-то разболелась… наверное, мигрень…
— Иди, дорогая, иди… мигрень в твоем возрасте — это от волнения… ах, помнится, в твоем возрасте я была очень тонко чувствующей девушкой, то и дело падала в обмороки… но мигрень — это несколько чересчур… я скажу Мисси, чтобы подала тебе мятные капли. Мне они всегда от мигрени помогают… а я отпишусь Виктору… все-таки, мне кажется, он несколько поспешил с помолвкой…
Отписываться отцу? Бесполезно. Он никогда против матушки не пойдет. А та — против Мирры… Мирра же мстит… за что? За то, что у нее не получилось попасть в усадьбу… и за то, что кольцо ей подарили скромное… и просто так, из врожденной злости… Злости в ней много.
Бежать надо.
Это Нира поняла уже давно, но она не думала, что бежать придется вот так быстро, и еще зимой. Как-то по сугробам совсем не хотелось бегать. И ночь еще, ветра воют, а может, и не ветра, но волки, которые, поговаривают, нынешней зимой расплодились и разгулялись, вовсе страх потеряли. Вот и как тут приличной девушке сбежать? Сожрут ведь.
А останешься, так не волки, но сестрица любимая не побрезгует, мстя за одной ей понятные обиды… и Нат давненько не заглядывал. Оно, конечно, понятно. Дела у него.
И волки опять же, но что Нире делать?
Она прошлась по комнате, которую для любимой внучатой племянницы тетушка готовила, а потому комната эта была невыносимого розового колеру, с обилием рюшечек, оборочек и фарфоровых пузатых младенчиков, которые сбивались в фарфоровые же стаи и смотрели на Ниру рисованными глазами. От этого ей становилось жутко. И тошно.
Не пойдет она замуж! Она… она слишком молода еще… и родители права не имеют… или имеют? И надо было книги по праву читать, небось отыскались бы в отцовской библиотеке, а она все по справочникам… будто бы возможно было женщине в доктора лезть.
Нира села на козетку. Розовую. И, пытаясь хоть как-то справиться с раздражением, швырнула розовой подушкой в розовое кресло… не помогло.
