— Да. — Он соглашается и стискивает пальцы. — Молния — слишком опасно.
— Не для меня.
Ийлэ молчит, а потом признается:
— Кажется, я все равно не смогу устоять… это очень старая гроза. Она давно ищет хоть кого-то, кому нужны ее силы.
Сложно объяснить. Ийлэ и не пытается. Она ждет и мучается ожиданием, ходит по комнате, полуслепая, потерянная, натыкаясь на острые углы… и Райдо о чем-то спрашивает, но потом уходит… хорошо.
Он не нужен.
Никто не нужен этой ночью.
…тот, другой, запер в подвале, но даже под землей Ийлэ слышала грозовых птиц. Звала, умоляя сжечь дом, надеялась на них и еще на белые молнии, но те обманули. Рассыпались в небе.
Сегодня все иначе.
И Ийлэ перекатывается с пятки на носок. И с носка на пятку… земля холодная.
Уже земля?
Она вышла из дома, а когда — сама не помнит. И разулась… босиком легче. Но земля все еще сонная, спеленали ее корни… или наоборот, она укрыла их, спрятала в серых глубинах от морозов? Не узнать, не понять…
И нет нужды.
Ийлэ дрожит, но не от холода. Холода она больше не ощущает, он остался вовне, как и страхи ее, и сомнения, и дом…
…Райдо.
…Броннуин…
…Нат и Нира…
Не важно.
Важно.
Нет ничего хуже, чем потерять себя в грозу… гроза пока не дошла. Тучи ползут, и небо прогибается под их тяжестью. Звезды дрожат, повисают на зыбких нитях… вот будет смешно, если нити не выдержат веса их, оборвутся.
И звездный горох просыплется на землю.
Тогда, быть может, Ийлэ соберет его… правильно, целый мешок звездного гороха. Она сделает ожерелье, и серьги, и еще браслет, краше которого не будет во всем мире.
Нельзя поддаваться.
Нельзя сходить с ума.
Почему? Разве безумие так уж плохо?
Ийлэ присела и зачерпнула горсть грязного подтаявшего снега. Стиснула до боли, вялой, далекой.
…мама плясала под дождем, и молнии садились на ее ладони, точно белые птицы, она же со смехом подбрасывала птиц в воздух.
…и те взлетали…
…не птицы, но сонмы белых бабочек, от которых сам воздух дрожал и вода закипала.
…она не всегда успевала, и тогда молнии рассыпались белым пеплом. Грохотало. Пахло грозой, долго пахло, и от маминых рук, и от платья ее, которое потом сжигали в камине… и мама, глядя, как огонь пожирает обрывки ткани, печалилась. Почему?
Потому что те молнии умирали.
— Будь осторожна, — шепнул отец. — Ты можешь взять их силу… кровь позволит…
…та кровь, о которой он промолчал.
…и почему не рассказал раньше? Берег? От чего? От кого? И что было бы с Ийлэ, не случись война?
Не время для подобных вопросов. Тучи близко. И ветер пробует Ийлэ на прочность, ласкается к ногам, дергает за подол юбки, которая, напитавшись влагой, липнет.
Снять бы…
А почему и нет? Без юбки будет проще…
Ветер смеется. Или не он, но отец… он ведь здесь похоронен, и земля помнит. У земли на редкость хорошая память, и если ей дать силу…
Она проснется. Рано или поздно, но проснется сама. Нельзя вмешиваться в естественный ход вещей, разве что безумцу. А Ийлэ уже почти безумна. И смех она слышит явно.
— Папа?
Гром отвечает.
