По моим расчетам, болт должен был воткнуться ему аккурат в низ живота.
Девушка продолжала что-то говорить, но шод перебил ее карканьем и потянул меч из ножен. Понимая, что драка неминуема, я мягко потянул спуск и почувствовал, как арбалет дернулся в руке.
– Ложись, – заорал я, падая со стулом вбок, одновременно дергая второй рукой рычаг перезарядки. С супостатом случилось странное: раздался сильный хлопок и шода, в которого ушла моя стрелка, буквально разорвало пополам. Вверх вырвался фонтан из крови, на пол посыпались внутренности. Главный из сатиров вдруг подпрыгнул метра на полтора, и на месте одного из телохранителей незнакомки вспыхнул огненный столб. Второй козел только сейчас понял, что угроза исходит от меня, и махнул рукой, пытаясь чем-то в меня кинуть, но я в то же мгновение спустил стрелку, нацелив арбалет в его сторону. Знакомый хлопок – и второе тело ошметками опадает на землю. В этот момент я почувствовал, что лечу. Затылок больно треснулся о стену трактира, и я потерял ориентацию в пространстве.
Способность осознавать окружающее вернулась ко мне спустя секунду. Двое оставшихся в живых телохранителей незнакомки рубились на мечах с последним шодом. Это не было красивым фехтовальным поединком, как показывают в фильмах. Бойцы наскакивали на нелюдя, стараясь поранить клинком, тот же отбивался то мечом, то кинжалом, стараясь увернуться. Вот очередной наскок, боец проваливается вперед, а странно изогнувшийся шод кончиком кинжала чиркает его по шее. Громкий хрип, и боец падает на землю, стараясь зажать ладонью горло, между пальцами которой появляются кровавые ручейки. Шод делает шаг назад, и только теперь я вижу, что его хвост обмотал ноги раненого. Второй телохранитель резво сместился вбок, а из- за перевернутого стола появилась фигурка незнакомки. В ее правой руке было зажато что-то, напомнившее мне дуэльный пистолет времен Пушкина. Девушка, не теряя ни мгновения, четким движением вскинула оружие и выстрелила. Шод вновь высоко подпрыгнул, но я уже видел, что она попала. Однако при падении сатир успел зацепить второго парня, причем сделал это хвостом, наконечник которого ударил бойца в висок. Незнакомка сунула пистолет в кобуру и вытянула кинжал из золоченых ножен. Ее боец упал на землю мертвым грузом, а шод, зажав рану в животе, начал отползать от девушки.
– Стой, – крикнул я ей, пытаясь подняться и одновременно взводя арбалет. – Не подходи к нему!
Посмотрев на меня, она, видимо, поняла, что я хотел сказать, потому что кивнула и сделала шаг назад. Только бы не промахнуться, подумал я. Вот опозорюсь тогда! Впрочем, до шода было всего метров семь. Щелкнула тетива, голова нелюдя взорвалась. Вот блин, чуть не промазал, целил-то в корпус – руки ощутимо подрагивали. Опустив арбалет, я повернулся к незнакомке. Однако ей было не до меня, она рванула к хрипящему бойцу, зажимавшему ладонью артерию. Вряд ли ему уже поможешь, подумалось мне, и я оглянулся в поисках Динари. Девочка сидела на земле чуть поодаль, прижавшись спиной к стене трактира. Обхватив колени, она огромными испуганными глазами смотрела на окровавленные тела и ошметки внутренностей, раскиданных повсюду.
Сходи за едой, твою дивизию!
Наверное, есть в человеческой психике какой-то предохранительный механизм.
Два дня назад у меня была семья, ради которой я жила. Была работа, было более-менее предсказуемое будущее.
Был дом, с современной кухней, ванной и горячей водой. Был маленький желтый автомобиль, который мог меня доставить за час на расстояние в насколько десятков километров. Много чего было…
Представьте, что вы потеряли это в один миг, вас выкинуло в средневековье, где цена вашей жизни – ломаный грош, где удобства – это туалет на улице и листики лопухов вместо туалетной бумаги. И даже тогда вам не удастся понять всю глубину моего отчаяния. Это возможно представить, но представляя – невозможно ощутить.
Закутавшись в одеяло, в позе эмбриона я лежала в траве и пыталась понять, в чем я провинилась перед Господом. Как ни странно, в себя меня привел обыкновенный холод. Солнце сместилось, и я оказалась в тени сарая, а ветерок заставил мою кожу покрыться мурашками. И я вдруг ощутила, что жива!
Я ведь живая, а могла лежать под камнями там, где наш вагон упал со скалы. Я живая, мне холодно, я чувствую… Значит, я могу любить, и пусть Насти и Игоря нет рядом, но я ведь люблю их и знаю, уверена – с ними там, дома, все хорошо. А еще я ведь могу вернуться, попала же я сюда, значит, могу и обратно. А это уже надежда, я надеюсь! А с любовью и надеждой уже можно жить.
Вот так прохладный ветерок включил во мне защитный механизм. Я перебралась на сеновал, закопалась в сено и, наслаждаясь его запахом, заснула. Заснула с детской уверенностью, что все будет хорошо.
Разбудил меня голод. Я полежала, прислушалась к себе и поняла, что хочу есть. Завернувшись в одеяло, вышла из сарая и остановилась как вкопанная. На траве лежал Третьяков, а рядом с ним сморщенная, будто бы сломанная горбатая фигурка деда.
Я кинулась к Вадиму. Боже, что еще случилось? Он был теплый, на шее билась синеватая жилка, но ни похлопывание по щекам, ни мои крики ни к чему не привели. Бросившись в дом, я отыскала черпак для воды, потом плюнула, схватила всю бадейку и потащила ее на улицу. Сначала я намочила ему только лицо, но это не дало никакого результата. Тогда я вылила черпак ему на грудь, но и это ни к чему не привело. Вспомнив, что говорила Динари, я сорвала с его шеи амулет, но даже тогда он не пришел в себя.
Дед, который лежал рядом, не подавал совсем никаких признаков жизни. Мне даже показалось, что он не дышал. Вадим же дышал, будто спал, но я
