Не бред ли! Ведь Пасха — единственное время, когда можно есть зайца. А разрешениями на ловлю зайцев ведаю я, и я тебе его даю. Ты справишься. И зайцы сейчас не будут против.
Чез почесал репу.
— Значит, разрешениями ведаешь ты?
— Да, я.
— Как это получилось?
— Я получила благословение от Мамочки.
— Но почему именно ты?
— Это уж мое дело. Так ты возьмешься?
— Разве зайцу не нужно отвисеться три дня?
— Не обязательно.
— Вот, значит, как ты просишь у меня прощения? Заставляя гоняться по полям за зайцами?
— Да, потому что у тебя это хорошо получается, а зайцы мне нужны самое позднее к полудню в воскресенье.
— Ты странная, Осока.
— Странная — это не всегда плохо.
Он пшикнул и еле слышно произнес: «Красота». Не знаю уж, о чем это он. Потом развернулся и зашагал к Люку. Свистнул собак. Две старые борзые и гончая выскочили из дома, затявкали, раскрыли пасти. Слюна течет, глаза горят от предвкушения.
— Друг, что наклевывается? — осведомился новый хиппи — тот, что в очках.
— Я отправляюсь на охоту. Пойду капканы проверю. Люк, ты со мной?
— Нет, я лучше останусь и реально покайфую, — ответил Люк, которого приглашение на охоту застало за скручиванием косяка.
И Чез пошел один.
— Вот это круто, — произнес парнишка в темных очках, по-прежнему разинув рот. — Ништяк.
Суббота пролетела за нарезанием продуктов для начинки. Я распахнула окна, двери и включила на полную катушку «Зеленый лук» — пусть слышат все, кто хочет. Нашинковала гору картошки и лука — зеленого лука, в пирог идет именно зеленый лук — и приготовила бульон. Пришлось изрядно потрудиться. Хрясь-хрясь-хрясь. И так по несколько фунтов каждого продукта. Я резала очень острым ножом, а если он тупился, затачивала о каменную ступеньку. Еще я нарубила зелень. Потом взялась за крайне тонкие штуки — такие деликатные и тайные, что, по-хорошему, их следовало растереть в пыль, чтобы никто не разглядел. Сняла с балок душистые пучки травы, достала с верхних полок старые банки и принялась за дело.
Днем в белом фургоне прикатил мясник — розовощекий, энергичный малый. Привез говядину для пирога. Она была завернута в коричневую, пятнистую от крови бумагу, перевязанную бечевкой. Спросил, куда положить. Они всегда так спрашивают. Я показала на раковину.
Говядину нужно было нарезать небольшими кубиками. На это я убила кучу времени. Пока я с нею разбиралась, веселый бакалейщик доставил сало и муку. Он складывал все штабелями на столе, а я, не останавливаясь, рубила мясо.
— Ну и работки на тебя свалилось! — воскликнул он.
Оказывается, с ним собирались передать еще и специи. Мне только специй не хватало, сказала я, и мы хорошо посмеялись.
Так я и провозилась до позднего вечера — тушила на медленном огне то, что уже нарезала, и резала то, что предстояло потушить. Когда стемнело, ко мне зашла Джудит — по пути на ферму к Чезу. Впустив ее, я сразу же вернулась к работе: с Джудит можно было не церемониться.
— Что ты там делаешь? — вполне невинно поинтересовалась она. Увидев банку с обрезками Мамочкиных волос и ногтей, воскликнула: — Ох ты!
— Не одобряешь?
— Нет. Почему же.
— Я разговаривала с Чезом, — сказала я.
— Знаю. Со мной у него нет времени встречаться. Все охотится на зайцев, для тебя.
— А знаешь что? — вдруг вспомнила я и положила нож с пестиком на стол. — Есть одна штука, которая, возможно, зарядит Чезово орудие. Мне Мамочка рассказывала, а ты наверняка о таком даже не слышала.
— Так-так, я вся внимание.
Узнав, о чем я говорю, она немало изумилась и сказала, что действительно слышит об этом снадобье впервые.
— Попробуй, чем черт не шутит.
— Посмотрим, может, и попробую, — произнесла она.
Мне не терпелось обсудить вчерашнюю экспертизу, но я не знала, как подступиться к теме, не затрагивая Блума. Мне показалось, она грустит. Я поинтересовалась почему.
