— Она действительно приходила, — ответила я, налив ему бузинной настойки, — по поводу беременности. Но Мамочка сказала, что срок слишком большой, и отправила ее восвояси.
— Это правда, Мамочка?
— Я отправила ее восвояси, — со вздохом повторила Мамочка.
Майерс принялся делать заметки в блокноте, но передумал.
— Она, случайно, не назвала отца ребенка?
— С какого перепугу ей называть отца ребенка? — слишком ретиво выпалила я.
— Заткнись, девчонка, я еще в состоянии сама ответить. — Мамочка повернулась к Майерсу. — Она думает, я из ума выжила.
Майерс пытался обратить все в шутку:
— Нет, Мамочка, пока не выжила. Выходит, Джейн ушла, не получив помощи и не назвав отца?
Мамочка присутствовала при родах Майерса. Она окунала будущего констебля в ледяную воду, когда он, весь склизкий, только что выбрался из матки. И, глядя прямо ему в глаза, она сказала:
— Да, Билл, выходит, так.
— Что ж, этого вполне достаточно, — подытожил Майерс, захлопнул блокнот и осушил стакан. — Ну, я пошел. Ты береги себя.
— Я постараюсь, Билл, я постараюсь. Тебе машину-то еще не дали?
Деревенского блюстителя порядка давно обещали пересадить с велосипеда на патрульную машину.
— Да ожидаю со дня на день.
— Куда ты денешь этот драндулет?
— Отдам тебе, Мамочка.
Обмен остротами вышел так себе, но Майерса он убедил. Следующие несколько дней Мамочка почти не выходила из дому. Сидела и терзалась судьбой Джейн Лоут. Она раз за разом прокручивала в голове свои действия: мысленно готовила лечебный сбор, выверяла компоненты и их объем, выискивала ошибку. И хотя на меня свалились все домашние обязанности и поручения, я очень волновалась: уж больно сильно на нее подействовала эта история. Мамочка выглядела бледной и измученной.
Когда погода выправилась, я всеми правдами-неправдами уговорила Мамочку сходить со мною в город. Я знала, что она боится пересудов и что ей стыдно показываться на людях.
— Тебе нужно сходить на рынок и вести себя там как ни в чем не бывало. Иначе все подумают, что ты боишься. А значит, виновата.
И Мамочка сдалась. Она взбодрилась, помылась и переоделась. Несушки наши хорошо неслись, поэтому мы набрали полную корзинку яиц, взяли шитье и, облачившись в теплые пальто, отправились в центр Кивелла на традиционный воскресный рынок.
День был прохладный и ветреный. В глазах рябило от ярко-белых мчащихся по небу рваных облаков, а воздух наконец-то наполнился пронзительным ощущением весны. В кустарниках бурлила жизнь. У Мамочки уже почти улучшилось настроение, как вдруг я подвернула ногу, за что-то зацепившись на поросшей травой обочине. Я ойкнула, отпрыгнула и села на камень.
— Ой, нехороший знак, — сказала Мамочка. — Разворачиваемся.
— Со мною все в порядке. Сейчас сниму туфлю, ногу чуть помассирую, и пойдем.
— Не нравится мне это. Что-то будет.
— Да ерунда. Обычный вывих. Через минуту все пройдет.
Пока я мяла лодыжку, Мамочка осмотрела тропинку, поизучала облака. Я всеми силами старалась игнорировать ее провидческие выкрутасы: мне нужно было довести ее до города. А она тем временем уже приглядывалась к деревьям и кустам. Я знала: заметь она там хоть одну сороку или дерябу, нам бы пришлось идти домой.
Надев туфлю, я бодро заявила:
— Вот, Мамочка. Теперь все хорошо. Пошли.
Когда мы добрались до центра Кивелла, на рынке уже вовсю кипела жизнь: лотки, лоточники, грузовики. Мы подошли к молочнику, которому обычно сдавали яйца. Упитанный краснорожий мужичина лет шестидесяти по фамилии Трамп. Мне он никогда не нравился. Косился вечно и поджимал при этом губы. Через всю щеку у него, от носа к уху, тянулась жуткая семейка бородавок, как темный млечный путь. Я дождалась, пока от лотка не разойдутся покупатели, и подошла с корзинкой. Мамочка встала рядом. Приветствовал нас Трамп довольно бодро.
— Сегодня у нас целая корзинка, — радостно возвестила я.
Ему вдруг срочно приспичило переложить сыры.
— У меня сегодня яиц в избытке.
— Вот, значит, как, — сказала Мамочка.
Я осмотрела прилавок. Яйца имелись, но чтоб в избытке!
