задумался, словно вникая в суть вопроса.
— Вы дочь миссис Каллен?
— Да.
— Мисс Каллен, ваша мать считает, что мы ей вводим яды и хотим отравить; на самом же деле мы берем образцы жидкости из костных тканей для анализов, и, пока не будут готовы результаты, мы ничего не можем сказать с уверенностью.
— Но почему она бредит?
— При падении ваша мать сломала ребра. Случилось это, потому что ребра стали хрупкими. Я подозреваю, что у нее крошатся кости и кальций из костей попадает в кровь, а оттуда в головной мозг, что и вызывает подобные явления.
— Да, но из-за чего у нее крошатся кости?
Все головы разом повернулись к доктору; всем было интересно, как он ответит.
— Вы правда хотите знать, мисс Каллен?
— Да.
Доктор втянул щеки и произнес:
— Без результатов анализов я не могу сказать со стопроцентной уверенностью, но подозреваю, что у вашей матери серьезная стадия рака.
В глазах у меня потемнело. Я поняла, чья тень явилась мне в колодезной воде. Я поняла, что за тварюга прицепилась к Мамочке. Я поняла, почему та вдруг перестала бороться.
— Спасибо, — сказала я.
— Вы можете спрашивать меня о чем угодно, в любое время, — произнес доктор. — В любое время.
Не знаю, заметил ли он, что я смотрю на его кольцо, но только он его потрогал. Потом вытянул руки по швам, развернулся и замаршировал дальше, утягивая за собой эскорт.
Один стажер замешкался и одарил меня полуулыбкой, сопровождаемой быстрым взлетом бровей. Не знаю, что он там пытался выразить: то ли сочувствие, то ли что аудиенция закончена, — но я ему ответила недвусмысленным взглядом: проваливай к черту. Что он и сделал, ведь нужно было догонять процессию, давно покинувшую палату номер двенадцать. А я вернулась к Мамочке.
— Он что-нибудь путное сказал? — спросила она.
— Нет, Мамочка.
Покинув больницу, я добралась до А47 и встала на дороге с поднятым пальцем. Остановился мотоцикл. Только когда водитель поднял шлем, я поняла, что это Артур.
— Осока, — завопил он, — какое совпадение!
— Да уж, — мрачно отозвалась я.
— Садись.
Не могу сказать, что мне хотелось. В смысле прокатиться на мотоцикле. Тяжелая машина, замызганная и забрызганная везде, кроме отполированных до блеска хромовых деталей и значка на топливном баке с надписью «Триумф». Почувствовав мои сомнения, Артур сказал:
— Постой.
Он перекинул длинную ногу через сиденье, слез с мотоцикла и подошел к машине сзади. Там у него имелся багажник; открыв его, он вытащил такую же, как у него, черную кожаную куртку и запасной шлем. Все это богатство он протянул мне:
— Бери.
По-прежнему не горя желанием кататься, я все-таки взяла протянутую куртку. Сзади на ней было что-то нарисовано. Идущая дугой готическая надпись гласила: «Мотоциклетный клуб Ратэ», а ниже красовался череп в шлеме. Брезгливо приподняв куртку кончиками пальцев, я заявила:
— Я это не надену.
— Почему?
— А почему на твоей куртке нет идиотского черепа?
— Я больше не состою в этом клубе. Но ведь тебе без разницы.
— Что за Ратэ?
— Это еще от римлян. Римское название Лестера. Так ты садишься или нет?
— Я это не надену. Я только из больницы. Думаешь, нормально возвращаться из больницы с черепом на спине? По-моему, нет.
У Артура отвисла челюсть. Он посмотрел с тоской на дорогу, будто жалея, что все это затеял.
— Ладно, бери мою, а я надену эту.
В итоге я подумала, что веду себя как дура, и снизошла до куртки с мертвой головой. Артур сказал, что в шлеме каталась его бывшая девушка. Мне он пришелся впору. Я выразила опасение, что упаду, на что он предложил мне держаться за него. Я так и сделала. И мы помчались по трассе А47 — так
