Когда вернулась Джудит, я промывала ранку на ноге. Чез к этому моменту уже ушел. Я, как смогла, прибралась. На полу еще остались капли крови. От слабости я вся дрожала, но все равно была безмерно рада снова двигаться.
— Очухалась, как я погляжу! — воскликнула Джудит.
— Да.
— Как себя чувствуешь?
— Вообще без сил.
— Что ты там колупаешься?
— Я щиколотку разодрала.
Поскольку я сидела к ней спиной, она еще не видела всех жертв и разрушений. Когда я повернулась, она увидела синяк под глазом.
— Осока! Что стряслось?
— Голова закружилась, и я упала.
— Садись, — засуетилась она, — тебе нельзя стоять. Только посмотри на себя — ты вся трясешься. — Она отвела меня обратно к креслу.
Я не сдержалась:
— Как ты могла уйти?!
— Я вышла всего на полчаса.
— Ты меня бросила! Нельзя было оставлять меня одну! Я не хочу оставаться одна!
Джудит присела на пол осмотреть мою щиколотку.
— Ну ты даешь! Чем ты ее намазала? Дай тряпку.
Она еще раз очень аккуратно промыла ранку, потом легонько промокнула. Еще раз осмотрела, теперь уже пристальнее.
— Хреново. — Отняла от раны тряпку. Подняла ко мне глаза. — Что-то пошло не так, Осока?
— Ты не имела права уходить.
— Расскажи мне все. Прошу тебя.
Я стиснула зубы. Сжала губы.
Что-то пошло не так, но не сказать чтобы совсем не так. В том смысле, что произошел некий поворот, как и положено, когда Обращаешься, — но поворот, совершенно неожиданный для меня. Прежде всего, мне нужно было съездить к Мамочке, и, хоть я находилась далеко не в форме для поездок, я все-таки отправилась в Лестер. Я ее три дня не навещала; она наверняка догадывалась почему.
В полном одурении от тягот уходящего дня я влезла в кожаную куртку и вышла. Мне сейчас меньше всего хотелось развлекать попутчиков, поэтому я направилась через лес на остановку автобуса. Рана на щиколотке побаливала. В глазах мерцали точки, конечно, из-за недавно пережитого эзотерического опыта. Свет просто меня измучил. Хоть было пасмурно, он находил прорехи в облаках и изливался на меня, как ртуть. В лесу по-прежнему кипела жизнь.
Услышав дребезжанье мотоцикла, я испугалась, что это Артур, и схоронилась за живою изгородью. Я обозналась. Сидя в кустах, я снова чувствовала, как терновник и кизил сплетают ветви за моей спиной. Как будто часть меня осталась там — в моем убежище. Или, наоборот, я что-то забрала оттуда и теперь оно всегда пребудет со мной.
В больницу я попала ближе к окончанию гостевого времени. В двенадцатой палате ярко горел свет. Парочка пациентов одарили меня странными взглядами. Оно и понятно: я выглядела как пугало или, скорее, как демон. Синяк под глазом, бритая башка. Но сил и времени на камуфляж не было. Я подошла к кровати Мамочки и начала беспомощно озираться.
Ее кровать была пуста. Белье снято, подушки не было. Куда-то подевались все личные вещи.
Я слышала шум шагов. Ко мне подошла одна из медсестер.
— Где Мамочка? — чуть ли не закричала я. — Что вы с ней сделали?
— Вы ее дочь, не так ли? — уточнила медсестра. Пойдемте.
Она отвела меня в кабинет дежурной медсестры. Дежурная медсестра заполняла график, висящий на стене. Мне предложили стул.
— Ваша мать в морге, — сказала медсестра, пришедшая со мной.
— Как в морге? Как? Когда? Когда это случилось?
— Сегодня днем.
Дежурная сестра оторвалась от графика.
— Мы сами справимся, спасибо. — Вторая медсестра ушла, оставшаяся взяла меня за руку. — Она была уже очень стара и очень устала. Она хотела уйти.
— Но меня не было рядом!
