из внутренних частей здания?
— Совершенно верно. Он украшает вход соединительного крыла между северной и южной частью постройки, а именно фасад, расположенный напротив так называемого троицкого двора.
— Хорошо. Вы, наверное, обратили внимание на то, что этот портал своей верхней частью достает до третьего этажа, так что до голов отдельных фигур можно без труда дотянуться из окон этого этажа.
— Конечно. Да мы можем сами посмотреть.
— Погодите, этого можно не делать, будьте уверены, так оно и есть. Итак, головы некоторых фигур, в том числе и святого Иакова, могут быть без усилий сняты, если они отделены от туловища. Значит, в искусно сделанное углубление можно спрятать бумагу.
— Так вы думаете…
— Разве я сразу вам не сказал, что это не свежий разлом? Таким образом, я был совершенно убежден, что за бессмысленными каракулями нашего плана скрывается какая-то тайна. Но как до нее докопаться? Я должен был все тщательно взвесить, прежде чем применять какой-либо химический реагент, поскольку не исключена была возможность все испортить. В качестве исследователя старинных грамот я часто имел возможность знакомиться с достойными восхищения, многообразнейшими и остроумнейшими средствами тайнописи средневековья. Мне известны многие подобные рецепты. Важную роль среди них играют симпатические чернила. И простейшей разновидностью их являются такие, при использовании которых написанные строки после высыхания становятся невидимыми и проступают снова лишь тогда, когда бумагу нагревают. Здесь о такой разновидности не могло быть и речи, потому что наш план и без того весь испещрен линиями. Ну а не возможен ли противоположный вариант? Когда при нагревании исчезают ненужные и запутывающие линии, а остаются только нужные? Это был эксперимент, который я мог провести, не опасаясь за сохранность нашей находки. Так вот, мой дорогой друг, я провел этот эксперимент, и он полностью удался. Не хотите ли взглянуть?
Доктор Хольцбок достал небольшую керосиновую лампу и зажег ее. Затем он приложил бумагу к стеклу лампы. Мы молча ожидали в опускающихся сумерках, которым противостоял лишь робкий свет маленькой лампы. Через несколько минут я начал замечать, что некоторые линии стали бледнее и наконец исчезли совсем, остались лишь отдельные контуры.
— Настоящий план, горизонтальная проекция, — сказал я.
— Теперь ваша задача состоит в том, чтобы прочитать его, — ответил доктор.
Я мгновенно сориентировался.
— Здесь у нас троицкий двор, здесь обходная галерея, вот это церковь, а из ризницы идет… что это? Этим линиям не соответствует ни одно строение, это должно быть… да, без сомнения это подземный ход, который ведет из монастыря.
Архивариус был вне себя от радости, что его предположения подтвердились. Я тоже был возбужден: мне казалось, будто это открытие связано с моими ночными впечатлениями. Но рассказать о них доктору меня удержала какая-то боязнь. Я всегда остерегаюсь много говорить о событиях, которые находятся еще в стадии развития, потому что… боюсь сказанного слова! Слово могущественнее, чем полагает наше обыденное сознание, и оно влияет на будущее таинственным и неотвратимым образом. Однако доктор Хольцбок, видимо, все же заметил, что во мне что-то происходит, так как спросил меня почти озабоченно:
— Что с вами, у вас такой странный вид?
Но я, оставив вопрос без ответа, повел его в ризницу. Здесь, сверяясь с планом, я начал осматривать стены. И обнаружил, что там, где должно быть начало подземного хода, у стены стоял огромный шкаф. Это был один из тех мастодонтов, которые скрывают в себе целые богатства церковных облачений и драгоценностей, умело выполненный образчик ремесленного искусства. Громадина, тяжелая, как каменная глыба, и украшенная богатой резьбой, занимала почти все пространство от пола до потолка. Архивариус датировал время его изготовления шестнадцатым веком. Мы оба были убеждены, что вход находится за этим шкафом, но нам было также ясно, что мы не сдвинем этого монстра с места, если не найдем тайного механизма.
— На сегодня хватит, — сказал доктор Хольцбок и сумел уговорить меня пойти домой, хотя я сначала намеревался остаться на ночь в ризнице, как будто надо было охранять от воров какие-то ценности.
Наша находка и предложения, которые мы связывали с планом, занимали меня настолько, что жена сразу заметила это по моему лицу. Она приставала ко мне до тех пор, пока я не пообещал ей взять отпуск раньше, чем намеревался. Несмотря на то, что я решил не проводить эту ночь вне дома, какое-то странное чувство, в котором страх смешивался с любопытством, заставило меня встать и простоять целый час в ожидании на улице.
Пробило двенадцать часов, и сразу после этого я услышал ужасный крик. Шум бежавших людей приблизился, и погоня пронеслась мимо меня точно так же, как в прошлую ночь. На этот раз я отчетливо увидел, что на женщине было длинное, похожее на монашеское одеяние, слегка распахнутое на груди, будто она набросила его второпях. На какое-то мгновение она повернула ко мне свое лицо, бледное красивое лицо; темные глаза ее излучали необычайное сияние. Снова неумолимая сила заставила меня присоединиться к погоне, и снова все исчезло у забора, окружавшего руины. Но я был уверен, что видел, как преследуемая женщина открыла дверь и вбежала внутрь.
— Вы опять ничего не видели? — закричал я на ночного сторожа. Он испуганно отпрянул и заявил, что действительно ничего не видел. — Но я знаю, что она вбежала сюда. Вы должны были видеть эту женщину!
