крышей, а дверь стенного шкафа вы сами оставили открытой!
— Возможно, — спокойно ответил ему инженер, — даже вполне вероятно. Но у этой истории есть еще эпилог, и объяснить его и вы вряд ли сможете. Когда стало светать, усталость одолела меня, и я заснул. А когда проснулся, мои часы показывали девять. Я спустился по лестнице, навстречу мне вышли хозяин с хозяйкой и воскликнули: «Слава богу, с вами ничего не случилось!» — «Нет, — ответил я, — а что должно было случиться?» — «А спали вы хорошо?» — «Нет, спал я как раз плохо, видел кошмарный сон!» Тут они посмотрели друг на друга и стали бледными как мел. «Святые угодники! — вскричала хозяйка. — Что вы видели во сне?» — «Молодчика разбойного вида, — сказал я, — в кожаных штанах и желтой куртке». Тут женщина бросилась передо мной на колени и завопила: «Это правда, сударь, ради всего святого, это правда?» А хозяин схватил меня за грудки и закричал как сумасшедший: «Вы видели его руку? Большой палец на правой руке?» Тут уже я испугался и стал, видимо, таким же бледным, как эти двое. «Да, у него не было большого пальца, — сказал я, — а в чем дело?» Однако мне долго пришлось ждать ответа, еще целых полчаса они вдвоем причитали и молились, пока наконец хозяин не сказал: «Я вам расскажу, но только, ради бога, никому не говорите об этом, не делайте мой дом совсем проклятым, о нем и так идет дурная слава. Полтора года назад, осенью, ко мне завернул богатый скототорговец из соседнего кантона, и я, чтобы предоставить ему ночлег, выселил из этой комнаты подмастерья мясника из Ломбардии, который ночевал в ней предыдущей ночью, звали этого подмастерья Валерио Коста. Взамен я предложил ему устроиться здесь внизу, в коридоре. Но тот сказал, что это ему не подойдет и что он отправляется в Кампо. Вместо этого он спрятался где-то поблизости, а вечером, когда мы сидели все вместе и этот торговец пил одну кружку за другой, Валерио пробрался наверх и спрятался в стенном шкафу. Когда он услышал, что торговец захрапел, он вылез из шкафа, потушил свечу и принялся душить беднягу. Тот отчаянно сопротивлялся и в предсмертных судорогах откусил большой палец на правой руке подмастерья. Валерио схватил деньги и сбежал. На следующее утро мы нашли торговца мертвым, подозрение пало на нас. Но бог смилостивился над нами. Когда Валерио обратился в Оливоне за помощью, чтобы ему сделали перевязку, эта рана вызвала подозрение, и его задержали. А когда там узнали, что случилось у нас, и взяли Валерио в оборот, он признался в содеянном, и следующей весной его повесили в Лугано. Мы благодарили бога на коленях за то, что была установлена наша невиновность, но теперь Валерио появился у нас в виде призрака. Сначала его увидел Луиджи, мясник из Кампо, когда ночевал у нас, тогда мы надеялись, что Луиджи лжет. Но теперь это произошло и с вами! О господи, чем мы заслужили это наказание?!»
Мне нечего было сказать ему, — закончил свой рассказ инженер из Базеля. — Совсем нечего. Но вот вы, господин профессор, что можете сказать мне вы?
— Кое-что! — воскликнул профессор. — Проводник из Оливоне, когда предупреждал вас о том, что эта деревня жалкая дыра, наверно, дал более подробные пояснения?
— Ни слова!
— Тогда есть еще одно объяснение: вы прочитали о процессе за год до этого в газетах!
— Я был тогда в Испании и не читал швейцарских газет. Я раньше об этой истории ничего не слышал и ничего не читал.
На это профессору ответить было нечем — и нам тоже.
— Одиннадцать часов! — воскликнул наконец директор и поднялся. Мы пожелали друг другу доброй ночи и разошлись по своим комнатам.
Профессор поднимался по лестнице вместе со мной.
— Несколько лет назад, — неожиданно сказал он, остановившись, в одной из газет была напечатана занимательная история: Карлхен приходит домой и рассказывает, как ветер сдул его с колокольни, но он опустился на землю невредимым. Все ломают себе голову, как это могло случиться, пока тетя Рике не находит правильный ответ: Карлхен снова соврал… Занятная история, не правда ли?
— Весьма занятная! — ответил я со смехом. Однако странно — в ту ночь я долго не мог заснуть…
Оскар Паницца
Церковь деревни Цинсбум
«В одеяниях, словно нагие, но помеченные цветом смерти, восходят они, разделенные на два потока, на площадь, лишь показываясь, будто видения, и, ни слова не говоря, снова нисходят в могилу».
