Ник губами снял с ножа последний кусок мяса и проговорил с набитым ртом:
– Цемуки едят все…
Эта фраза у него смешно получилась, потому Эмма слегка улыбнулась. Потом спохватилась:
– Надо бы помочь Таис и Федору, найти их. Может, они прячутся где-то там, на Земле. А на связь с нами они уже не могут выйти… У Кольки на планшете должны остаться их координаты.
– Найдем. Если получится. Но на планету нас не пустят. Синтетики не пускают наши корабли даже на орбиту. Война сразу, – пояснил Жак.
Ник, продолжая жевать, интенсивно закивал.
Все время, пока разговаривали, малышка – кудрявая бойкая девочка – набивала карманы какими-то то ли орешками, то ли сушеными фруктами из большой банки, стоявшей на столе у раковины. Эмма время от времени наблюдала за ее действиями, и ей казалось это смешным. Обычное баловство ребенка – нагрести побольше сладостей.
Это говорило о том, что девочка чувствует себя в безопасности, что она спокойна и ее шалостям никто не может помешать. Ее взрослые дяди лишь улыбались, глядя на кудрявую макушку, и временами что-то говорили на незнакомом языке, добродушное и мягкое. Девочка улыбалась в ответ и мотала головой, отчего ее кудряшки бодро подпрыгивали.
К огромному облегчению Эммы, в ней крепла уверенность, что пришельцы действительно готовы помочь – и помогут. Колька поправится, и все они начнут новую жизнь на орбите Марса.
Землю очень жаль, конечно. Но Эмма там ни разу не бывала. Она понятия не имеет, как это – жить на планете. Потому нечего и переживать по этому поводу. Почти все живы. Почти все целы. Детей удалось сохранить, и теперь можно отдохнуть.
У нее есть совсем немного времени, пока она на семейном крейсере братьев Люка, Ника и Жака. Ей не надо сейчас заботиться о младших детях, не надо принимать сложных и важных решений. Все это берут на себя взрослые люди. Настоящие люди, пусть и с другой планеты.
Эмма ощущала тяжелую и приятную сытость, к которой примешивалась усталость. Ноги гудели, перед глазами временами все еще вставали картинки боя, которые не ужасали, не пугали, а казались самой обычной жизнью. Частью жизни.
Ведь борьба за выживание теперь занимала все основное время. Стала обыденностью, простой вещью, как завтрак или выбор одежды.
Хотелось помыться и лечь спать. Чтобы было тепло, уютно и безопасно. Чтобы смешная кудрявая девочка играла в коридоре и можно было слышать ее смех, чтобы где-то переговаривались сильные и смелые братья Ник и Жак. И чтобы быть уверенной в том, что с Колей все будет в порядке.
В этот момент в дверях появилась Мэй-Си – та самая женщина, которая была женой Люка и матерью кудрявой девочки.
Она быстро приблизилась, посмотрела в упор на Эмму, покачала головой и на чистом всеобщем языке сказала:
– Мне очень жаль. Мальчика спасти не удалось. Он умер.
Когда несешься на магнитной доске, увеличивая скорость и пытаясь войти в поворот, падать очень больно. Короткий миг полета, понимание, что сделать уже ничего нельзя, только вытянуть руки – и удар. А дальше погружение в боль, искры из глаз и сознание собственной беспомощности.
Эмма смотрела на Мэй-Си, смотрела прямо в зеленые глаза, которые будто светились и казались слишком светлыми, слишком мягкими для той, что носила серую форму пилота крейсера. И ощущала, как разрастается внутри ужас и боль, как реальность обрывается и превращается в кошмар.
Случиться могло что угодно. Взорвалась станция, погибли все роботы, перестал существовать Мартин. Но Колька-Колючий был всегда. Как надежное пристанище, как уверенность в том, что завтрашний день наступит. Он был как якорь для корабля, как весла для лодочника.
И, глядя в зеленые глаза Мэй-Си, Эмма поняла, что теперь у нее ничего не осталось. На самом деле ничего не осталось – ни семьи, ни дома, ни друзей. Она одна во всей Вселенной. Огромной и мрачной Вселенной, где всем заправляют роботы.
Слез не было. Сухим и каким-то чужим голосом Эмма проговорила:
– Я хочу его увидеть.
Мэй-Си кивнула.
Они снова оказались в длинном коридоре со стеной из матового стекла, снова под ноги попался игрушечный дракон, которого так и не нашла девочка с непослушными кудряшками. И наконец миновали распахнутые двери медблока.
Колька лежал на кушетке с голубыми простынями, и одна рука его свисала вниз. Неподвижная рука, пальцы которой уже никогда не пробегут по монитору планшета. Бледная кожа отливала желтизной, крепко сомкнутые губы казались лишенными всех красок. На безмятежном лбу – ни морщинки, ни складочки. Будто только сейчас Колючий успокоился, и любые трудности враз перестали его волновать.
Эмма провела рукой по слегка отросшим волосам, вздохнула. Она по-прежнему не могла плакать, но внутри бушевал пожар, сжигающий все живое.
– Он умер от повреждений мозга. Сильный удар по голове. Когда вы принесли его, он был уже мертв, хотя сердце все еще работало. Мозг перестал действовать. – Мэй-Си попробовала обнять Эмму, но та отстранилась.
Не надо ничего говорить. Какая разница – что первым погибло? Хотя это так похоже на Колючего. Он уже был мертв, но его сердце все еще билось, и он все еще любил Эмму. И последнее, что умерло в нем – это любовь.
