Карты на стол (сборник)

А язык, устроенный по каким-то иным принципам – то есть, любой человеческий язык – лжив по определению. И использовать его следует по назначению, скрывать с его помощью правду, для которой все равно нет подходящих слов.

Скорее всего, с Корсикой будет так же, как выходило с девушками. Или нет? До сих пор мне не выпадало случая проверить. Сколько лет я давал себе слово однажды туда поехать, но сперва на это не было даже надежды, потом – денег, потом – времени, а потом мне стало все равно.

Ну вот, рассудительно сказал я себе, теперь хочешь, не хочешь, а придется… Черт, но не в июле же! Там в это время, небось, все население Франции пасется. И половина Италии. И прочая просвещенная Европа выгуливает свои толстые кошельки. Какой кошмар.

Казалось бы, чего проще – взять да и поменять месяц. Отправиться на Корсику не в июле, а, скажем, в мае. Или в октябре. Никто во всем мире не знает, что было написано на доставшейся мне бумажке, а если бы и знали, какое им дело? Единственное живое существо, с которым в данном случае надо договариваться – я сам.

Договориться с собой – это обычно неплохо мне удается. Но июль – не мой выбор, а выпавший жребий. Когда играешь в одиночку, по правилам известным только тебе одному, отступать от них нельзя ни на шаг, иначе незримый и неизъяснимый партнер, чье гипотетическое присутствие наполняет твое бодрствование хоть каким-то подобием смысла, пожмет плечами, выйдет, закрыв за собой дверь, игра закончится, так толком и не начавшись, и что тогда останется у тебя? Молчишь? То-то и оно.

Я включил компьютер, вошел в поисковую систему и написал запрос: «Ponte-Leccia». Информационные небеса пролились на меня скудным дождем: утратившие актуальность объявления о продаже недвижимости, несколько десятков страниц, так или иначе упоминающих корсиканские железные дороги, и одна-единственная картинка – фотография, изображающая синий поезд, состоящий всего из двух ветхих вагончиков, на фоне облупившегося, зато увитого виноградом здания станции. Крупный транспортный узел, – усмехнулся я. – Надо же, как мне повезло.

Времени на подготовку к поездке у меня было в избытке, почти семь месяцев, но найти жилье в Понте-Лечче все равно не удалось – по той простой причине, что никаких отелей там не было. А если и были, то их хозяева не стали утруждать себя размещением соответствующей информации в интернете.

– Гостиница в Понте-Лечче? Да откуда бы ей там взяться, – пожал плечами Эдо, к которому я после некоторых колебаний обратился за консультацией.

Он-то, в отличие от меня, уже побывал на Корсике, и, кажется, вообще везде; когда и чем этот вечный скиталец ухитряется зарабатывать хотя бы на проезд – вот вопрос, который я давно хочу ему задать, но почему-то никак не решусь.

– Твоя Понте-Лечча – просто пыльный поселок в горах, – объяснил мой всеведущий друг. – И одновременно единственная пересадочная станция, где пересекаются все железнодорожные линии острова. В смысле, все две. По утрам и вечерам там встречаются три поезда. Один следует из Бастии в Аяччо, второй, как несложно догадаться, ему навстречу, из Аяччо в Бастию. Но для полноценной интриги нужен третий, и он прибывает с западного побережья, из Кальви, а через несколько минут уезжает обратно. Этот третий вечно опаздывает, но остальные поезда его терпеливо ждут, желая осуществить взаимообмен пассажирами. Несколько минут на станции царит невиданное оживление, потом поезда отбывают, каждый в своем направлении; не удивлюсь, если после этого Понте-Лечча временно исчезает с лица земли, потому что никакой иной функции у нее, похоже, нет… А ты говоришь – гостиница.

Он так и не спросил, на кой черт мне сдалась Понте-Лечча, с какого перепугу я избрал целью этот захолустный городок, удаленный от моря настолько, насколько это вообще возможно на острове. Не из деликатности, просто ему, похоже, действительно все равно. Одно удовольствие иметь с ним дело. В моем положении не следует связываться с людьми, которые искренне интересуются чужой жизнью. Для таких вечно приходится сочинять занимательные истории, подыскивать достоверные объяснения своим поступкам, выдумывать якобы гнетущие меня проблемы, а это мне давно надоело. Но рассказывать о себе правду я не люблю еще больше, да и что тут расскажешь. Как только я начинаю описывать свою жизнь словами, она стремительно утрачивает даже те жалкие намеки на смысл, которые смутно мерещатся мне, пока я молчу или вру.

– На твоем месте я бы остановился, скажем, в Кальви, или в Аяччо, – сказал Эдо. – Ну или в Бастии, хотя мне показалось, там все чуть ли не вдвое дороже, все-таки столица. Короче, сам разберешься. И катайся потом в свою Понте-Леччу хоть каждый день, пересаживайся там с поезда на поезд. Захватывающий аттракцион. Тебе понравится.

* * *

– Все золото дорог Лейна я отдал бы сейчас за глоток холодной воды, – сказал я и тут же, спохватившись, прикусил язык. Потому что некоторые слова не следует произносить вслух даже наедине с собой.

Но поздно. Звуки уже вырвались из гортани, прокатились по языку сладкими густыми каплями и оставили на губах волнующий привкус поцелуя. И, не в силах противостоять искушению – вроде как все равно теперь пропадать, – я повторил: «Все золото дорог Лейна…» – но на этом месте мне все-таки удалось взять себя в руки, опомниться и заткнуться. И свернуть на обочину. И закурить, чтобы успокоиться. Последнее, впрочем, было совсем нетрудно – я имею в виду, закурить. Но спокойствия это не принесло.

Я, как последний придурок, полез в рюкзак, проверил свою поклажу и только тогда перевел дух: опустевшая полчаса назад пластиковая бутылка так и осталась пустой. И слава богу. А то, чего доброго, не видать бы мне больше золота Лейнских дорог. Неравноценный обмен, все равно что бессмертную душу заложить за кружку ледяного сидра. От которой я бы сейчас, честно говоря, не отказался. Ох, не отказался бы.