в относительно безопасной обстановке, на скалодроме, где уже несколько лет тренировался один из коллег. Как всякий настоящий энтузиаст, он был готов возиться с новичком, сколько понадобится. Очень повезло.
Иными словами, к середине января он был готов ко всему. В смысле, к новой метели. Хоть и надеялся, что ее в этом году больше не будет. Очень не хотелось превращаться в безумца, готового на все ради нескольких фотографий, которые, скорее всего, никто никогда не увидит.
Но, конечно, пришлось.
Думал, полночи ползал по крыше, раскладывая зеркала. Потом, посмотрев на часы, выяснил, что управился за десять минут. Удивительная все-таки штука время.
Насчет отражений, скорее всего, догадался правильно. Фантасмагорические вышли картинки, особенно в сочетании с метелью. Так не бывает. По крайней мере, не на этой земле. Ну так для того и нужна фотография – чтобы документировать невозможное. Иного смысла в ней нет, потому что возможное существует и так, без дополнительных усилий. Это он понял еще летом. Или даже весной. Неважно, когда.
Страшнее всего было подняться с четверенек на ноги и выпрямиться в полный рост. Страховка страховкой, но ужас-то никуда не делся. А его природа иррациональна, разумными доводами не проймешь. Только неразумными, вроде необходимости сделать несколько фотографий – темных, мутных, зернистых изображений великолепного зимнего города, гроздьями свисающего с небес, вечно летящего куда-то через ветер и снег, вместе с ветром и снегом, вместо них.
Фотографировал, в голос воя от страха. К счастью, ветер выл громче. Повезло.
Дома выпил стакан коньяка. Залпом, не поперхнувшись. Почти не ощутил крепости, только в горле стало горячо. Колоссальным усилием воли заставил себя снять ботинки, с одеждой возиться не стал. Упал и уснул, прижимая к животу камеру, как будто она могла убежать.
…С утра смотрел давешние снимки на большом экране. Ни одного не выкинул. Нельзя сказать, что остался доволен собой, но только потому, что не было такой постановки вопроса. Вместо: «Я это сделал», – думал: «Все так».
Наверное, был счастлив. Или что-то вроде того.
Несколько дней не брался за камеру. Потому что, во-первых, было много работы. А во-вторых, просто устал. Не столько от самого фотографирования, сколько от вдохновенного себя. Человек невелик, слишком много счастья сразу в него не помещается. Поэтому иногда приходится ждать.
А когда почувствовал, что соскучился, выяснилось, что камера не работает. Пишет: «ошибка объектива», – и отключается. Поковырялся немного сам, но быстро понял, что без специалиста не обойдется.
– Боюсь, тут уже ничего не сделаешь, – сказал специалист. – Вы что, из окна ее роняли?
Открыл было рот, чтобы возразить: «Даже с дивана на пол не ронял!» Но передумал. Кивнул:
– Если быть точным, с крыши. Ладно, нет так нет.
Подумал: «Вот и все». Сунул мертвую гэшечку в карман, вышел на улицу. Но почти сразу вернулся обратно. Остановился перед витриной с Кэнонами. Отыскал среди них знакомый силуэт. PowerShot G – надо же, уже пятнадцать. Как время летит.
Подумал: «Вряд ли пятнадцатая будет хуже девятой. По идее, должно быть наоборот. И привыкну, наверное, быстро. Все-таки та же серия, гэшечка, будь она неладна. Ладно, попробую, а там – как пойдет».
Прятки
Старуха лучше всех умеет искать.
Ну, то есть она не настоящая старуха, не седая с палочкой, а просто Олька Старухина из дома напротив, который в форме буквы «Г», как шахматный конь ходит. Это я придумала, что она Старуха давно, когда мы еще не по-настоящему в школу ходили, а только раз в неделю в приготовишку. Олька, конечно, никакая не старуха, она даже младше меня почти на год: я в декабре родилась, потом был Новый год и Двадцать Третье февраля, потом еще вся весна и целое лето, и только тогда наступил сентябрь, и Олька тоже родилась – здрасьте, наконец-то!
Но теперь мы все равно учимся в одном классе, потому что ее согласились записать в школу в шесть лет. Так, оказывается, можно. Тем более, что ей всего неделя до дня рождения оставалась. И правильно, что взяли: Старуха, между прочим, самая высокая в классе и еще в приготовишке читала, как взрослая, а не по слогам.
И еще она лучше всех умеет искать, когда мы играем в прятки.
У нас большой двор: в нашем доме четыре подъезда, а в Олькином аж восемь, и в каждом подъезде обязательно кто-нибудь из детей живет, иногда даже несколько сразу. А двор считается общий для двух домов. Поэтому у нас во дворе получается большая компания. Мы очень дружные, даже с мальчишками почти никогда не ссоримся, хотя они, конечно, бывают вредные. Но в других дворах мальчишки в сто раз хуже! И когда во дворе какая-нибудь игра начинается, мы всех-всех принимаем, даже самых маленьких, вроде Руслана и Люськи, хотя они вообще даже в школу еще не ходят. А самые старшие у нас Ада, Плут и Гера. Они уже в пятый класс перешли, но все равно иногда с нами играют. Ада и Плут совсем хорошие,
