спланировано именно так.
– Самая левая, – подсказала мне откуда-то сверху Кекки.
Я толкнул дверь и сразу обнаружил Нумминориха, который сидел в центре просторного полутемного помещения, закрыв лицо руками. Ко мне он даже не обернулся. Но когда я присел рядом, отнял руки от лица и адресовал мне взгляд, такой пустой и тяжелый, что лучше бы вовсе не смотрел.
– Все-таки отравился запахом? – спросил я.
Нумминорих неопределенно пожал плечами.
– Нельзя было тебя сюда посылать, – сказал я. – Какой я идиот. Прости. В кои-то веки ты чего-то испугался, а я…
– Да ладно тебе, – вяло отмахнулся Нумминорих. – С каких это пор страх вдруг стал серьезным аргументом?
Ну, по крайней мере, рассуждал он здраво. Но его тон нравился мне все меньше.
– А ты, оказывается, интересно воздействуешь на людей, – вдруг сказал Нумминорих. – Когда ты рядом, начинает казаться, будто в существовании – и вообще, и моем лично – есть какой-то особый смысл. Кстати, сходное воздействие производят некоторые уандукские приворотные благовония, общие принципы изготовления которых я когда-то изучал в Кумонской Светлой Школе: вдыхая их аромат, соблазняемый ощущает себя значительной персоной с необыкновенной судьбой, и это, по словам моих педагогов, производит гораздо более мощный эффект, чем обычное возбуждение страсти… Ты это нарочно делаешь?
Я начал звереть – не столько от смысла сказанного, сколько от равнодушной неприязни в его потухших глазах.
– Еще бы! Целое ведро приворотных благовоний на себя вылил, чтобы тебя, красавчика такого, впечатлить.
– Я так и думал, что не нарочно, – угрюмо кивнул он. – Жаль. Значит, бесполезно просить тебя прекратить. Невыносимо мучительно снова оказаться во власти этой приятной иллюзии после того, как полное отсутствие какого бы то ни было смысла уже открылось мне во всей своей безрадостной, но честной полноте. Человеческое тело – смертельно опасная ловушка для сознания, всякий, кто родился человеком, пойман и обречен на гибель. Состояние, которое принято называть «жизнью» – просто растянутая на долгие годы агония; притворяться, будто это не так – недостойное малодушие, к которому ты сейчас склоняешь меня самим своим присутствием. Ты – воплощенная ложь, созданная для утешения смертников; слабым духом ты необходим, как воздух, но мне – уже нет. Могу ли я попросить тебя уйти?
Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Потому что надо знать нашего Нумминориха, чтобы понять, до какой степени абсурдно звучали в его устах рассуждения об отсутствии смысла в условиях затяжной агонии. Ясно, что бедняга спятил. Запаха безумия я по-прежнему не различаю и вряд ли когда-нибудь научусь, но в данном случае для постановки диагноза вполне достаточно послушать, что он говорит. Одна надежда, что на свежем воздухе, вдалеке от утративших магию улиц, это помрачение пройдет. Ну или знахарские кристаллы нам в помощь. Да и мои Смертные Шары никто не отменял, хотя я бы дорого дал, чтобы избежать такой крайности.
Ладно, потом разберемся. Для начала надо его отсюда увести.
– Попросить-то можно, – наконец сказал я. – Но уйдем мы отсюда вместе. Помочь тебе подняться?
– Да я и сам могу. Просто не вижу в этом особого смысла, – флегматично ответил он. – Но если тебе надо, пошли.
Да что ж это такое. Опять ему смысл подавай.
Ладно, по крайней мере, заставлять его не пришлось. И поднялся он без видимых усилий. Только ногу, похоже, отсидел. Но это уж точно дело поправимое.
– Как вы? – с порога спросила Кекки. И сама же ответила, увидев, что Нумминорих уже встал: – Ага, гораздо лучше. Молодец я, что не стала его слушать и сразу побежала за тобой.
– Ну и зачем было суетиться? – зевнул Нумминорих. – Куда-то бегать, кого-то звать…
Дурдом.
– Все, – решительно сказал я. – На этом подвале свет клином не сошелся. Мир велик, глядишь, найдется для нас еще какой-нибудь приют. Пошли.
Нумминорих скривился, как от зубной боли, но покорно направился к лестнице.
По улице Мрачных Дверей я буквально тащил его волоком – скорей, скорей! Нумминорих не выказывал особого энтузиазма, но безропотно следовал за мной, видимо рассудив, что ускорить шаг проще, чем препираться.
Кекки, заранее уверенная, что теперь, когда мы вытащили Нумминориха из подвала, все худшее осталось позади, шла рядом практически вприпрыжку и сияла как дополнительное весеннее солнце. Которое, честно говоря, нам сейчас совсем не помешало бы. Все-таки очень холодная в этом году выдалась весна.
До улицы Большеголовых Псов мы добирались самое большее две минуты, но мне конечно показалось, вечность. Не стану врать, будто так страшно мне не было никогда – было. Раза три, наверное. За всю мою жизнь. Хотя теоретически я прекрасно понимал, что если Нумминорих не придет в себя вот прямо сейчас, это не конец света. На самый худой случай, у нас есть леди Сотофа, она вообще все может, что ей какие-то потухшие глаза и отсутствие смысла, плюнуть и растереть.
Однако понимание совершенно не отменяло страха. Вечно у меня так.
