Глеб Голубев
Переселение душ
— Да, конечно. Я вас жду. А потом вместе поедем в Лозанну. — Муж положил телефонную трубку и недоумевающе посмотрел на меня. — Звонил Гренер. Хочет заехать.
— Что-нибудь случилось?
— Он не стал объяснять. Ты же его знаешь, никогда не говорит о серьезных вещах по телефону. — Морис взглянул на часы. — Придется немножко задержаться, позвоню на кафедру. Он будет минут через сорок. Приготовь нам, пожалуйста, кофе.
— Хорошо.
Жан-Поль Гренер — комиссар нашей кантональной полиции. Морис несколько раз помогал ему советами, когда дело касалось тонкостей психологии и психиатрии или расследования разных мошеннических проделок, и они подружились.
Муж уважал комиссара за порядочность, глубокий ум и знание жизни, за остроумие и наблюдательность, порой поражавшую даже его, специалиста-психолога.
Мне Жан-Поль тоже нравился — высокий, всегда спокойный, неторопливый в движениях, даже немножко флегматичный, с фигурой располневшего циркового борца и очень внимательными, живыми глазами, весь какойто прочный и крепкий. Старомодными седеющими усами и сверкающей лысиной, всем своим видом и повадками он напоминал мелкого дельца, любителя выпить и вкусно поесть. Это Гренер действительно любил, в остальном же его добродушно-обывательский вид был обманчив…
Комиссар высоко ценил помощь Мориса, он даже стал добиваться, чтобы того утвердили официальным экспертом-консультантом по парапсихологии и «чудодейственным исцелениям» при кантональном суде, — по примеру некоторых земельных судов у наших соседей, в ФРГ. Может, теперь он хочет первым поздравить мужа с утверждением в должности?
Нет, это он мог бы сделать, конечно, и по телефону. Видимо, у него опять какое-то сложное расследование и ему понадобилась помощь Мориса. Интересно, что случилось?
Одинаково заинтригованные, мы оба выскочили в прихожую встречать комиссара, когда он, наконец, приехал. Гренер, как нарочно, долго вытирал ноги, искал место, куда пристроить свою мятую шляпу, расспрашивал, как мы себя чувствуем, как съездили в Англию и что думаем о погоде.
— По-моему, еще ни разу не было такой мерзкой зимы. Я, по крайней мере, не припомню. Биз не унимается уже четвертый день. Проклятый ветер!
Наконец они с Морисом устроились в гостиной. Я налила им кофе и, поколебавшись, поставила на стол бутылку коньяку. Гренер одобрительно хмыкнул, вытер носовым платком капельки дождя, сверкавшие в его усах, закурил длинную черную сигару.
— Я вам не мешаю? — спросила я.
Комиссар посмотрел на меня так, словно не сразу понял вопрос.
— Нет, что вы! — отмахнулся он дымящейся сигарой. — Какие могут быть секреты от вас, дорогая Клодина? Я же знаю, как нещадно вас эксплуатирует этот злодей. Вы для него не только жена, но и секретарь и ассистентка при проведении опытов. Ловкач! Зачем платить кому-то постороннему, пусть лучше деньги остаются в доме. Ну и коварство!
Это была любимая шуточка Тренера. Но на сей раз он не расхохотался, как обычно.
— Честно признаться, просто не знаю, с чего начать, — пробормотал комиссар. — Дело больно глупое, а в то же время…
Мы с мужем переглянулись: Жан-Поль так смущен и озадачен, что даже сам признается в этом?! Невероятно!
Морис разлил коньяк, сделал приглашающий жест. Жан-Поль кивнул, против обыкновения выпил залпом, не смакуя, и вдруг спросил:
— Профессор, как вы относитесь к переселению душ? — К переселению душ? — опешил Морис.
— Да. К этим новомодным теориям.
— Ах, вот вы о чем! А то я уж испугался. Мистическая чепуха. Почему она вас заинтересовала?
— Вы уверены? Но выглядит весьма любопытно. Я говорю о гастролях этого ученого йога, профессора Брахма-чария. Разве вы не читали? О нем шумят вторую неделю все наши газеты.
— Мы же только вчера прилетели. А что за йог?
— Выступает с лекциями о переселении душ, потом устраивает опыты. Наглядную, так сказать, демонстрацию…
— Чего? Переселения? — удивился Морис.
— Ну да. И надо сказать, ловко. Зрелище впечатляющее, сам видел. А на некоторых так сильно действует…
Комиссар достал из пухлого, потрепанного портфеля фотоснимок и положил на стол.
Я заглянула через плечо мужа. Это был хороший фотографический портрет молодого человека лет двадцати. Блондин, довольно красивый, длинные волосы тщательно расчесаны, губы сердечком, ясный, открытый взгляд.
— Вполне нормальное лицо, а? — сказал комиссар, помахивая ладонью, чтобы разогнать дым от своей ужасной сигары.
— Вполне. Кто это? — спросил Морис.
— Некий Руди Бауман. Работал рассыльным в одной обувной фирме в Паки. Был на хорошем счету, все его любили. Хозяин даже собирался повысить ему жалованье к рождеству. А он не дождался. Взял да и повесился.
— Почему? — ахнула я.
Комиссар задумчиво посмотрел на меня.
— Вот этого я и не могу понять. Никаких вроде причин. Нормальный парень, был совершенно здоров, даже наркотиками не баловался, как сейчас у них модно. В Берне у него остались старуха мать и сестра. Он их, видно, любил, часто переписывался. По отзывам квартирной хозяйки, у которой парень второй год снимал крохотную комнатенку в мансарде на Рю-де-Гротт, был тихий, воспитанный, вежливый. Пьяным никогда его не видели, девиц к себе не водил. Кажется, даже довольно набожный — нередко посещал церковь, и над кроватью висит распятие. А кровать аккуратно заправлена, чистенькая, прямо как у девицы. Все прибрал — и повесился. — Гренер снова вопрошающе посмотрел на меня, потом на Мориса. — Не понимаю. Неужели все дело в этом? Хотя он сам назвал причину…
Комиссар достал из портфеля аккуратно сложенную записку, развернул ее и, далеко отставив от себя, как это делают дальнозоркие люди, не желающие носить очков, прочитал:
— «Мне надоело всю жизнь служить за гроши на побегушках. Зачем затягивать это жалкое существование, когда впереди нас ожидает бесконечный ряд приятных перевоплощений? Прощайте, дорогие мама и сестра, вы поймете меня и простите. Мы еще непременно встретимся и наверняка узнаем друг друга в любых обличьях! Ваш вечно любящий Руди». — Медленно сложив бумажку, комиссар добавил: — Вот и все объяснение. Оставил записочку на столе, на видном месте, да еще заботливо прижал пепельницей, чтобы, не дай бог, ветром не сдуло на пол. — Он покачал головой. — Еще нашел я у него несколько вырезок из разных газет и журналов, все о переселении душ. Оно что, в самом деле весьма модно?
Морис молча кивнул.
— Были там вырезки и об этом йоге Кришнамурати, совсем свеженькие. Хозяйка показала, что Руди трижды побывал на его лекции, даже ездил специально в Берн, платил бешеные деньги за билеты и с восторгом ей рассказывал о переселении душ. А потом взял да сам переселился. Значит, из-за этого можно лишить себя жизни?
Морис снова мрачно кивнул и сказал:
— Были такие случаи. Доверчивых глупцов, к сожалению, немало.
— Мне это не нравится, — решительно сказал комиссар. — Чтобы здоровый парень в расцвете лет, когда все еще впереди, убил себя? Я тридцать два года в полиции, повидал всякое. Наша Швейцария —
