голос его разносился по бастиону Святого Юрия.
— Картечью бей! Картечью!!!
И полякам таки удалось отбить первый приступ, хотя и ценой больших потерь.
Турок они не считали, а защитников крепости полегло не менее тысячи. И все же первый штурм они отразили.
Поздно ночью Ежи Володыевский смотрел в огонь. Языки пламени танцевали, переплетались… его отряд в крепость не пустили.
— Ежи, ты храбрец, но кой толк от кавалерии в крепости? Гибнуть под пушечными ядрами? Нет уж, для тебя будет иное задание. Турок более ста тысяч — и ты должен сделать так, чтобы в округе они себя владыками не чувствовали. Тревожь их, уничтожай, где только можно, нападай на обозы… ты меня понял? Здесь надобно действовать по обстоятельствам, а ты это сможешь.
И Собесский был прав. И все же сердце мужчины было не на месте.
В крепости оно осталось, в руках у Барбары, которую про себя он называл только Басенькой. Любимая, светлая моя, что ты нашла в неудачливом рыцаре, который прошел столько войн, но не нажил себе ни состояния, ни замка?
Но если уж так выпало, что ты тоже меня любишь, я все брошу. Пусть с Кристиной я связан по законам человеческим, но с тобой, с тобой — любимая, я не связан. Я — часть тебя, а ты мое сердце, жизнь, душа сама…
Пусть у меня лучше сердце из груди вырвут, чем с тобой расставаться. Ни Каменец не надобен, ни отряд, ни сама жизнь моя…
Из задумчивости Ежи вывел его оруженосец Анджей, который сообщил, что тут неподалеку тащится несколько сотен турок, собираясь присоединиться к остальным…
Что ж…
Не топтать вам, мрази, польскую землю.
Вскочили в седла отчаянные воины, засверкали в ночи сабли…
К утру парой сотен нехристей меньше стало. А Володыевский распорядился отогнать их телеги в ближайшую деревню да там и раздать. Им с собой обоз не надобен, а вот доброе отношение людское — очень даже. Крестьяне теперь за них и солгут, и помогут, коли что случится, и раненого укроют…
Та война уже выиграна, когда весь народ встает. А коли все равно холопам — под кем землю пахать, так можно и не драться уже. Проиграна она.
И все же, когда прошла буря схватки, когда пришло время командовать и распоряжаться, — опять перед Ежи встали голубые глаза…
Он метался со своим отрядом по окрестностям, резал турецких фуражиров, уничтожал мелкие отряды, убивал разведчиков, но что бы ни делал, чем бы ни занимался — словно небо над головой сияли в его душе ясные глаза панны Басеньки. Мы ведь сражаемся не за абстрактную идею, нет. За своих родных и близких.
За тебя, любимая.
Примерно то же думал и Ян Собесский.
Первый штурм туркам не удался, более того, их откинули даже от Нового замка, хоть куртина и походила теперь более всего на кучу камней, а несколько пушек взорвались…
Теперь они будут осаждать Каменец. Рыть подкопы, подводить мины… продержаться бы. Ров заполнен водой. Конечно, турки могут построить плотину выше по течению и отвести воду… а могут и не отвести.
Володыевский за стенами крепости, он справится там. Ян же обязан справиться здесь.
И встают перед глазами черные очи Марии, Марысеньки, любимой…
Она верит в него, она его любит, так что не сможет он сложить здесь свою голову. Победить надобно…
Бог весть, подойдут ли русские и когда это будет. А до тех пор — держаться и драться…
Он не был бы так спокоен, коли знал бы, что сейчас среди шляхты стремительно распространяется страшный слух. Марфа предложила, а Софьины девушки творчески переработали и запустили слух, что его Марыся сейчас зарабатывает для мужа деньги и отряды во Франции… да-да, кто бы мог подумать!
Тем самым способом!
Но она ведь не невинная девушка, так что…
Да и французский король мужчина в самом соку, и куда моложе ее супруга… а говорят, у короля еще и брат есть, и она и с ним тоже, а то и все втроем, вместе… но тс-с-с-с-с!
Разумеется, все это наглое вранье! Никто никогда не поверит! Такая достойная дама…
Кругом одни мерзавцы и сплетники, вот!
