И он еще поведет свои войска на Крым.
Обязательно…
Триумфальное возвращение Алексея Алексеевича вышло… роскошным.
По улицам Москвы провели пленных турок, пронесли брошенные ими знамена, в том числе и зеленое знамя пророка, прошли строем полки, проехали полководцы, улыбаясь на все стороны и уворачиваясь от цветов…
Алексей Михайлович ждал сына у ворот Кремля.
Алешка спрыгнул с коня, царь крепко обнял его, троекратно расцеловал и перекрестил.
— Сынок!
— Батюшка…
И столько было в этих словах.
— Вернулся… надежа, опора, сила моя…
— Все в порядке, батя. Справимся… я тебя не подведу…
Бояре умиленно сморкались в бороды. Потом Алексей прошел к теткам, сестрам… первым делом — к Софье. И девочка не утерпела, с визгом повиснув у него на шее.
— Лешенька!!! Слава Богу!!!
Рядом приглашенная в покои боярыня Морозова так же упоенно тискала сына. Потом женщины переглянулись и поменялись. Теперь Софья упоенно тискала Ивана.
— Ванечка, спасибо за брата!
А то ж!
Потом было многое.
Награждение орденом.
Праздничный пир.
Отчет отцу о проделанной работе, о трофеях, о… да обо всем! Царь там, не царь, а любой отец в такой ситуации все из ребенка вытрясет!
Когда Алешка оказался у сестры, было уже глубоко за полночь. Но ему и в голову не пришло, что не надо приходить или что Софья может спать… ерунда!
Она его обязательно дождется. А разве можно иначе?
Так что парень был встречен вихрем сестринской любви. Девочка обхватила его за пояс, крепко прижалась, вдохнула знакомый запах — и только потом соизволила его отпустить.
— Живой, родной мой. Живой!
— Я же обещал вернуться.
— Я так за тебя боялась…
— А за Ваньку? — хитро прищурился брат.
— За вас обоих. Компотика будешь?
И только попивая из большого стакана вкуснющий вишневый компот, Алексей смог наконец расслабиться.
Только Софье он мог рассказать о том, как это страшно.
Когда ты принимаешь решение идти вперед — и знаешь, что там тебя ждут.
Когда посылаешь вперед разведчиков, и они возвращаются. С кровью на руках.
Когда разрабатываешь интригу — и делаешь это, чтобы уничтожить наибольшее количество народа…
Когда говоришь людям, что тебе нужны добровольцы, которые не вернутся — и шаг вперед делают несколько тысяч человек. А ты уже отбираешь из них тех, кто не один сын в семье, кто не имеет маленьких детей, кто…
Ты обрекаешь их на смерть, а возвращаются только двое. Из ста двадцати. И ты помнишь каждое лицо, каждый взгляд глаза в глаза…
Помнишь почерневшее лицо Фрола Разина. Он не упрекает. Он — понимает. И вот это еще страшнее.
Когда ты строишь планы, куда пойти и куда ударить, и отчетливо осознаешь, что ты не сможешь пойти в первых рядах. Ты будешь в резерве, чтобы показывать, кому и куда идти. А вот эти люди — они пойдут. И полягут, если ты рассчитаешь все неправильно.
Им — умирать. А тебе — помнить.
И это больно. И страшно.
Он говорил и говорил, стремясь выплеснуть хотя бы каплю, хотя бы мизерную долю своих переживаний, а Софья слушала. Она не утешала, она просто слушала и молчала. И держала брата за руку.
