Игорь Сергеевич.
— Ну, а нашего друга и покровителя я называть не стану, уж не обессудьте, — продолжил он, обращаясь уже к инженеру. — Он слишком значительное лицо, и необходимо соблюдать известную осторожность. Можно обращаться к нему «ваше сиятельство», поскольку он принадлежит к древнему и весьма славному княжескому роду.
— Очень рад, Игорь Сергеич, очень рад, — произнес хозяин, протягивая гостю руку. Причем держал он ее так, словно ждал, будто гость ее поцелует. Однако Дружинин сделал вид, что не понял намека, и просто пожал протянутую ладонь, изобразив при этом глубокое почтение.
— Садитесь, господа, — предложил хозяин, и гости уселись в удобные кресла с высокими спинками.
Слуга — уже другой, но тоже молодой и хорошо сложенный — внес поднос с бутылкой и тремя пузатыми рюмками.
— Вот, господа, могу предложить вам мою мадеру, — произнес князь своим дребезжащим голосом. — Хочу обратить ваше внимание, что это не простая мадера; вы такой не купите ни в одном магазине. Это та самая мадера урожая 1883 года, что пьет по утрам наш государь. Это его многолетняя привычка; более он ничего за завтраком не употребляет. В знак особой милости к моей скромной персоне государь пожаловал мне несколько бутылок из своих погребов в Ореанде. Прошу!
Слуга наполнил рюмки, и трое собравшихся подняли их.
— За здоровье нашего государя! — провозгласил хозяин. — За здоровье государя и крепость трона!
Дружинин пригубил драгоценный напиток. Мадера действительно была неплохая, но ничего такого особенного инженер в ней не заметил.
— Ну, теперь пришло время деловой беседы, — сказал хозяин, делая знак лакею; тот исчез из кабинета. — Как мне сообщил Александр Александрович, вы, милостивый государь, ездили в Неаполь, в гнездо наших карбонариев. Ранее Неаполь был рассадником итальянских карбонариев, а теперь его наши сиволапые облюбовали, хе-хе…
Хозяин рассмеялся собственной шутке, и гости дружно улыбнулись вслед за ним.
— Ну, и как вам показался знаменитый сочинитель Пешков, пожелавший назваться Горьким? — спросил его сиятельство. — Разглядели ли вы вокруг его чела ауру литературного дарования? Я ведь, знаете, тоже пишу; двенадцать романов уже вышло, и весьма большим успехом пользуются, очень большим. Так что мне интересно.
— Я прожил на вилле с Алексеем Максимовичем недолго, и могу поделиться лишь самыми поверхностными впечатлениями, — начал Дружинин.
Он понял, что хозяин, будучи сам сочинителем, очень ревниво относится к мировому успеху Максима Горького, и хотел бы всячески этот успех принизить. Однако, хотя сам Дружинин не относился к поклонникам горьковского таланта, участвовать в насмешках над писателем ему не хотелось, даже в интересах дела. Он решил держаться фактов.
— Сам Горький, по моим наблюдениям, — великий труженик, — рассказывал Дружинин. — Работает по восемь, по десять часов в день. Без работы начинает тосковать, у него настроение портится, даже аппетит теряет. Очень много читает, имеет большое уважение к книге. А вот его окружение составляет полную противоположность хозяину виллы. Там собрались исключительные бездельники, и все друг против дружки интригуют. Жена интригует против секретаря, тот против сына писателя, художник против музыканта…
— Очень ценное наблюдение! — воскликнул его сиятельство. — Если среди этих так называемых людей из народа и попадется случайно один талантливый человек, то его тут же окружает свора бездельников. Море грязи окружает! Потому все попытки создать так называемую пролетарскую культуру обречены на провал. Вот вы, сударь, старались быть предельно честным, предельно доброжелательным к объекту вашего наблюдения; очень редкое и ценное качество, кстати. И все равно отметили царящий там хаос. Вот он, результат пагубных мер покойного государя Александра Николаевича! Результат так называемых великих реформ его царствования! Возникла целая армия ничтожных людишек, возомнивших себя гражданами. И, что прискорбно, среди людей нашего круга, среди столбовых дворян, появились те, кто потакает подобным стремлениям. Я имею в виду прежде всего покойного господина Столыпина. Еще один реформатор выискался! Я уже говорил Александру Александровичу и государю об этом писал — всем этим так называемым реформам надо положить конец! Поставить жирную точку! Я об этом и в своей газете писал. Русский народ не может жить без зависимости от власть имущих. Без розог, если хотите! Телесные наказания простому народу необходимы, как соль! Вы со мной согласны?
Вот тут капризничать и показывать свое истинное лицо не следовало ни в коем случае; это Дружинин понимал. А потому он, твердо глядя в глаза хозяина кабинета, ответил:
— Полностью с вами согласен, ваше сиятельство!
Он уже начал догадываться, с кем именно беседует, куда привез его с такими предосторожностями генерал-лейтенант Мосолов. Недаром перед отправкой в прошлое Дружинин проштудировал два десятка томов по истории того периода. Он не оставил без внимания и слова про художественное творчество хозяина, и про его газету. В его памяти всплыло одно имя… Оставалось узнать побольше подробностей, чтобы проверить свою гипотезу. А также надо было понять, кто тут главный: его сиятельство или есть кто-то еще выше его? И Дружинин стал упорно наводить разговор на эту тему.
Между тем беседа, оставив в стороне Капри и его обитателей, коснулась другого вопроса, имевшего непосредственное отношение к инженеру. Мосолов заговорил о том, что необходимо покончить с соратниками покойного премьера — либо отстранить их от власти, либо уничтожить физически.
— В этом мы как раз надеемся на помощь Игоря Сергеевича, — сказал генерал-лейтенант. — Он нам тут помог дважды. Он сам вместе с помощниками
