— Я всегда смеялся над простаками, которые верили, что разбойник может стать джентльменом. Они шли на виселицу нарядные, как столичные щеголи, а внизу завывали местные девицы. Я смеялся над ними, потому что знал — это чушь собачья. Если ты разбойник, твое дело — грабить и убивать, если придется — быть крепким как кремень. А мечты держать при себе. Но ваша чертова баллада все перевернула с ног на голову. Мои ребята вдруг узнали, что они — «славные рыцари дороги», и им это понравилось. Потом был такой случай: я увидел, как громила с черной бородой щемит пару деревенских девиц. Стоило им завидеть меня, они не просто взмолились, чтобы я заступился за них, они… возликовали, стали кричать, что благородный капитан Блит задаст жару этому насильнику. Этот боров попер на меня, пришлось ответить, ну и… расквасил я ему рыло. И не успел опомниться, как девицы повисли у меня на шее и всучили на прощанье охапку цветов и полкраюхи пирога…
Блит улыбнулся, глядя в пол, и сказал:
— На это я, конечно, не жалуюсь. Но молва пошла. Чернобородый оказался церковным старостой, решившим поднять поборы с местных крестьян. И вот, не успел я оглянуться, как меня уже выставили защитником угнетенных и борцом с церковным произволом! Говорили, мол, со мной никто не сладит, даже гвардейцы герцога. Народ в это поверил, поверили и угнетатели, слух дошел до его полоумного величества, нашего герцога! — Блит расчесал пятерней волосы. — Гвардейцы принялись искать меня по всем чердакам и амбарам. А деревенские прятали нас с ребятами в погребах, кормили и давали нам лучшие сапоги, если у кого подметка прохудилась. А потом смотрели на нас с надеждой, чтобы мы не оставляли их в беде. Так я против воли оказался защитником бедных крестьян, которых грозились вышвырнуть из дома за неуплату налога. После того как я три ночи прятался в канаве, я здорово простудился и слег с лихорадкой. Одна семья фермеров переправила меня в Манделион в своей повозке, чтобы врач поставил меня на ноги. И вот с тех пор я сижу в этой кофейне и не могу и носа высунуть за дверь из-за констеблей. Ваши чертовы вирши сделали меня посмешищем. Я теперь предводитель сопротивления, хочу я того или нет. Я опутан этой ложью по самые уши! Что скажете?
Клент прочистил горло. Помолчал с минуту, и Мошка подумала, что он строит защиту, как на суде.
— Дражайший сэр, — сказал он наконец, — ваша история поистине поразительна. И я бы гордился, сумей я сочинить нечто подобное. Но я не понимаю, почему ваш гнев на судьбу обернулся против меня. Вы сами хотели стать героем баллад, и вы им стали. Пожалуй, вы сделались чуть более легендарной фигурой, чем рассчитывали, но в этом вините себя самого. Я выполнил свою часть соглашения, а вам лишь нужно было сохранять хладнокровие и наслаждаться славой, пока другой сорвиголова не перехватил бы эстафету.
— Значит, хладнокровие сохранять? — переспросил Блит. — Неделю назад солдаты герцога арестовали молодого фермера, потому что он отказался выдать меня. Его жена проскакала ночью в грозу в одном платье, чтобы сказать мне об этом, чтобы я спас ее мужа, пока его не увезли в Манделион и не казнили. Что мне было делать? Отказать ей?
— Да! — кивнул Клент. — Я бы отказал, как и любой на вашем месте. Если вы не устояли перед женскими слезами и ореолом благородного героя, то я с трудом понимаю, в чем тут моя вина.
Мисс Кайтли заглянула в комнату и обратилась к Блиту:
— Плохие новости, Кальмар. Посыльный вернулся от мистера Рыбинса, брадобрея. Он нашел платок у него на ступеньках — это знак, что его арестовали люди герцога.
— Тогда отчаливаем, — сказал Блит. — Рыбинс слабак. Он расколется, как только на него надавят. Констебли будут здесь с минуты на минуту.
Мисс Кайтли исчезла за дверью. А Блит метнул злобный взгляд на Клента.
— Видите теперь? — спросил он. — Они рассчитывают на меня. Даже она…
Он безнадежно махнул рукой.
— Ага, — сказал Клент. — Кажется, я понимаю. Намечается осложнение деликатного свойства, щекотливая дилемма, сладкое томление…
Мошка пихнула его локтем под ребра, и он продолжил уже более сдержанным тоном:
— Мой дорогой друг, если вы умудрились, вдобавок ко всему прочему, за прошедшую неделю утонуть в нежных чувствах, я даже не знаю, чем вам помочь. Вы, сэр, романтик, а это неизлечимо.
Вдруг сверху раздались шаги и шелест канатов. Комната накренилась, картины стукнулись о стены, затем кофейня снова встала ровно. В общем зале загрохотала бьющаяся посуда, послышались возмущенные крики, а по крыше забегали люди.
Блит выскочил в зал.
— Что происходит? — спросил он.
Мрачный паренек, один из учеников Пертеллиса, сообщил:
— Люди герцога, сэр, обыскивают все кофейни на реке.
— Быстро отчаливаем! — сказал Блит. — Если надо, режьте канаты. Кто из наших на берегу?
— Только Хэмби и Фоддл, отвязывают канаты. Вот они!
Входная дверь открылась, и с причала через добрый метр воды перепрыгнули двое мужчин. Их окружили люди, хватая за руки и хлопая по плечам. Две девушки длинными швабрами начали отталкивать кофейню от берега.
— Мисс Кайтли! — воскликнула одна из девушек, упираясь в дверной косяк. — Мы сейчас зацепим нос «Бойкого ястреба».
