Дева, испугавшись, что раны мои откроются, принялась укорять меня, но со мной ничего не случилось.
Отдышавшись, я спросил Деву, были ли у нее братья, ведь проделала она это таким естественным жестом, и, совершив этот бездумный поступок, немедленно понял свою оплошность и умолк, взяв ее за руку в знак сочувствия. Ответив мне легким кивком, Наани поцеловала мою руку и отошла в сторону… поплакать, как я полагаю; собственная бестактность расстроила меня, однако теперь мне оставалось только выразить ей сочувствие ласковыми словами.
Наани скоро вернулась, улыбаясь мне с любовью и приветом, однако, делая мне питье, сдерживала рыдания. Взяв раствор, я обнял Деву. Она не противилась, но и не припадала ко мне, чтобы не сделать больно.
А потом мы поели, радуясь счастливой беседе.
А еще потом я уснул, но Единственная прилегла возле меня, бодрствуя, и мы оба были полностью счастливы.
Седьмой, скажем так, день оказался на удивление счастливым. Когда я пробудился, Дева спала как дитя, уткнувшись в меня лицом. Однако она сразу проснулась, потому что все эти часы чередовала сон с бодрствованием.
Мы поели и попили, а потом она занялась моими ранами. Она даже разрешила мне есть таблетки и запивать их водой, как было, когда я хорошо себя чувствовал. Это весьма обрадовало меня, нетрудно понять, что я стремился как можно скорее вернуть силы и возобновить путешествие. Здоровье уже возвращалось ко мне, и таблетки утоляли голод лучше раствора.
Поскольку Дева часто давала мне есть, я велел ей пересчитать остаток. Нам вполне хватало на обратный путь – если мое выздоровление не затянется. В то же время не следовало думать об экономии – нужно было, чтобы жилы мои вновь наполнились кровью.
И мы целовали друг другу таблетки и пили из одной чаши, в полном счастье, – отчасти как дети, но и как муж и Дева.
Наконец Наани заново перевязала мои раны, обмыла меня и устроила поудобнее. Но вставать она мне еще не позволяла, и это не раздражало меня, потому что тело мое еще не ощущало потребности в движении. А моя красавица не отходила от меня, была со мной ласкова, говорила, смеялась и часто пела, радуясь тому, что я остался жив и пошел на поправку.
После Наани отошла в сторону, чтобы заняться собой, но я попросил ее побыстрее закончить с делами; она обещала и скоро вернулась. Волосы ее очаровательным облаком рассыпались по плечам, и красивые ноги были влажны после купания; она назвала меня нетерпеливым и сказала, что из-за меня ей пришлось закончить со своими делами наполовину быстрее, чем намеревалась; только все это она затеяла для того, чтобы я мог полюбоваться ее красотой: ей хотелось нравиться мне… Наани истосковалась по моему обществу и по любви, с которой я всегда глядел на нее, невзирая на всю милую сердцу скромность.
Потом Наани самым очаровательным образом уложила волосы, а я протянул руку и распустил их; поцеловав меня, она заявила, что не сумеет сделать хорошую прическу, если я буду мешать ей, а потом, сложив в кисточку прядку волос, принялась щекотать ею мою щеку и поцеловала меня, а я все глядел на эту красу.
Тогда она срезала по локону с наших голов, сплела их вместе и спрятала на своей груди. Но я выразил недовольство, потому что сам хотел сделать то же самое, если бы только сумел поднять руки, тогда Наани вновь срезала две пряди и дала мне поцеловать свои волосы, а сама поцеловала мои, сплела их вместе и подала мне. А я спрятал косичку под повязку, которая покрывала мое сердце.
После мы долго молчали, и я протянул к ней свою ладонь, огромную, побледневшую и дрожавшую; ведь тело мое потеряло много крови. И Дева поняла мое желание и, сложив вместе свои кулачки, вложила их в мою руку – такие маленькие у нее были ладони. Меня охватила удивительная радость, и Наани закрыв глаза, предавалась тихому счастью.
А потом я принялся поддразнивать ее, утверждая, дескать, такими ручонками ничего толком не сделаешь, – такие уж они крохотные; однако Наани, немедленно самым милым образом обвила своими руками мою шею и поцеловала меня – с предельной любовью и нежностью, а после же отошла от меня, чтобы не волноваться.
Но я велел ей есть возле меня и начал рассказывать о некоем молодом человеке, жившем на Земле в древние дни и встретившем деву – единственную на свете. О том, как они любили друг друга, как поженились и как она умерла, о предельном отчаянии и горе, едва не погубившем вдовца; и о том, как он был вознесен в мир будущего и узнал, что его Собственная также живет в этом времени.
Тогда он постарался отыскать ее и нашел. Случилось так, что красота ее изменилась, но не убавилась. Мужчина же этот пребывал в предельном почтении к Деве, которая была его женой в прежние дни; и трепетная любовь обитала в ней, словно сладкая боль, среди милых и святых забот, рожденных ее очаровательным присутствием и его воспоминаниями.
Однако на этом мои воспоминания прекратились; Наани внезапно разразилась слезами, встала на колени и приложила пальцы к моим губам. А потом что-то прошептала сквозь слезы, и в глазах ее вспыхнула память о событиях прошлого. Тут торжественная боль пронзила меня, скользнув из прошлого в приоткрывшиеся величественные ворота времени. Я сказал, что моя возлюбленная умерла, когда родился ребенок. И обоих нас охватило безмолвие.
И о! тут Дева нагнулась ко мне, и, обняв ее, я забыл про воспоминания. Но прежде чем рассеялась дымка прошлого, одолевая понятную скованность, она попыталась поведать мне собственные воспоминания о нашем младенце. А я молчал, размышляя о вечности, которая навсегда соединила нас.
Наконец Наани поцеловала меня и в обычном настроении занялась приготовлением пищи.
