Нант дождался окончания доклада и попросил:
– Рошан, не в службу, а в дружбу, добудь где-нибудь полотенце или хоть обрывок плаща. Если еще и воду найдешь – вообще хорошо будет.
Десятник понятливо кивнул, посмотрев на его руки, и отправился выполнять просьбу. Иная просьба, как известно, зачастую поважнее приказа будет.
Отправился он в дом деревенского старосты, расположенного возле самой площади и выделявшегося среди остальных домов своей основательностью. Другие солдаты в нем еще не побывали, стремясь после получения приказа оказаться подальше от раздраженного начальства. Вернулся десятник еще более угрюмый, чем раньше, бережно неся на руках завернутое в простыню тело. Он осторожно положил свою скорбную ношу возле груды тел на самый краешек помоста, поправил сбившуюся простыню и отошел к своему сержанту.
– Нант, – обратился он к командиру по имени, что нечасто делал в служебное время, протянул откром санный кусок дорогого праздничного плаща и мотнул головой в сторону дома. – Распорядись, а? Остальных бы тоже вынести нужно. Только не так, – он показал на троицу солдат, с трудом тащивших на площадь не малого веса тетеньку чуть ли не волоком и, предвари тельно раскачав, забросив к остальным.
Нант, вытирая руки, посмотрел на старого товарища, потом перевел взгляд на солдат, обсуждавших «эту гору сала», задумался и сказал:
– Пошли сами сходим.
Позвав с собой второго сержанта, они направились в дом.
Пригнувшись, Нант шагнул в двери и скрипнул зубами, увидев то, что поразило старого товарища. Сердце его словно сдавило скользнувшей под кожу холодной ледяной лапой, впившейся острыми когтями в горячий пульсирующий комок.
Налетчики, перебив остальных жителей деревни, устроили здесь себе развлечение напоследок. Развлечение не менее, а может и более страшное, чем на площади. В доме валялись истерзанные девушки и девочки от четырнадцати до восемнадцати лет. Убитые, но предварительно неоднократно изнасилованные кровожадными, безжалостными садистами в человеческом обличье.
Проследовавший за ним второй командир сдавленно булькнул горлом и, выпучив глаза, ринулся назад. Рошан еле успел посторониться, чтобы разогнавшийся сержант не сбил его с ног. Хорошо, что оба не отличались изрядной комплекцией и смогли, хоть и с трудом, разминуться в сенях.
– Звери, настоящие звери! – выдохнул Рошан, переложив на расстеленное одеяло тоненькую девичью фигурку.
При жизни стройная девушка с приятным личиком в обрамлении белокурых волос вызывала неподдельное восхищение и, чего уж тут скрывать, вожделение, вдребезги разбив сердце не одному парню. Сейчас же лицо ее навеки застыло перекошенным в мучительной гримасе, а изломанное, покрытое синяками и кровоподтеками обнаженное тело вызывало только жалость.
Тяжело ступая, словно разом постарел на десяток лет, Рошан понес девушку к выходу.
– Давай помогу, – предложил вернувшийся сержант, но упрямо закусивший губу десятник раздра женно дернул щекой и пошел дальше.
– Сюда иди, – позвал его из глубины дома Нант.
Он присел на корточки перед столешницей и резал извлеченным из ножен кинжалом упорно неподдающиеся волокна веревки, охватившей своими тугими объятьями заломленные и примотанные к ножкам стола руки. Голова жертвы насильников, безжизненно запрокинутая, свешивалась с края столешницы, распустив на пол густую волну русых волос. Эту девушку сержан помнил. Красавица не раз бросала на воина лукавые взгляды, когда он с отрядом заезжал в деревню. Да и сам Нант уже начинал задумываться о том, что пора бы уже остепениться – не мальчик давно. Может, и сладилось бы у них все – сейчас этого уже не узнать.
– Прости, – шепнул Нант, когда острое лезвие со скользнуло в сторону, полоснув по тонкому запястью.
Извинился словно она была живой, а он неловким движением причинил ей боль. А может быть, он просил прощения за то, что не успел приехать раньше. До того, как неизвестный отряд перебил жителей деревни. Голова девушки свисала почти рядом с сидевшим на корточках солдатом, и когда он, повернувшись к ней, прошептал извинение, то почти коснулся губами ее ушка.
Подошедший сержант решил, что Нант рехнулся, увидев, как он шепчет что-то на ухо мертвой девушке.
– Э-э… Нант, – выдавил он из себя.
Тот все же одолел веревки и, подняв глаза на растерянно переминающегося с ноги на ногу сослуживца, сказал:
– Там за печкой еще есть.
Поднялся и обошел стол, присев с другой стороны, и вновь взялся за веревки, стараясь не поднимать взгляд, чтоб не видеть открытую разодранную промежность между раздвинутых ног, покрытых с внутренней стороны застывшими кровавыми подтеками. Закончив с веревками, он укутал девушку в плащ, сорвав его с вешалки, и, прижав к груди, взял на руки.
Рыкнул на сержанта, понесшего свою ношу в том виде, в котором нашел:
– Заверни во что-нибудь, дурень!
И вышел.
Когда солдаты, закончив обыск, подтянулись к площади, на краю помоста лежали семь завернутых тел, а угрюмые больше прежднего командиры топтались неподалеку.
