глазами, вот… Расстегивает тайный механизм, который должен потихоньку отматывать край платья, чтобы лезвие кольца его срезало! А кольца нет!
Справимся, главное, улыбаться и не подавать вида. Мерно звучит фортепиано, мурашками по коже отзываются маракасы, пронзительно вплетается в происходящее голос скрипки. Вьется ткань у ног, мелькает свет вокруг – и в этом свете на мгновение сверкает отрезанный кусочек фольгированного полотна. Получилось! – бьется в сердце, и тут же радость сменяется недовольством – в ярком свете полет крошечного фольгированного обрывка почти незаметен. Интересно, а можно сделать так, чтобы его заметили?
Свет – чуть тише. Чтобы было видно! И от круга отрывается крошечный разряд, ударяя в лоскут и поднимая его ввысь!
Я не контролирую это, я прошу у Звездочек, а им несложно. Так же, как и двигаться, чтобы наши ноги переступали через них.
Вновь обрывок ткани мелькнул в свете – и снова крошечный разряд от круга не дал ему упасть, со вспышкой откинул чуть дальше. И тут же – подхватил первый. А потом и еще один! И еще! Скоро треск стал заметен, и его пришлось вплетать в ритм музыки, выбивая вспышками паутины ритм молний. Целый океан искр вокруг нас! И счастливый смех Светы, который дороже всех аплодисментов в мире!
Последний аккорд воспринял уже с неким неудовольствием – эмоции затянули, радость переливала через край, хотелось двигаться дальше! Успокаивало одно – сразу после танца полет в деревню и вареники.
Мир вспыхнул искорками в последний раз. В глазах медленно исчезли радужные и световые разводы – надо только проморгаться потщательнее. Исполнили последний элемент на сегодня – поклон. И внимательно прислушались к аплодисментам. А их нет.
– Не понял? – протерев глаза кулаками, с изумлением обозрел пустой зал.
– А где все? – громко спросил удивленный Артем.
– Так это, – раздалось с другого края, возле самого выхода для гостей. – Эвакуация, стало быть.
– Какая еще эвакуация? – возмутился я. – Что случилось?
– И почему нас не предупредили? – в тон мне возмутился Артем. – Мы тут выступаем, а у них ЧП!
– Так это, стало быть, пробой высшего уровня защиты, стало быть… – откашлялся собеседник. – На сцене, стало быть. Вот всех и эвакуировали.
– А вы почему тут? – с сомнением поинтересовался я.
– А я из гардеробной, это самое… – хмыкнул он. – Я-то уйду, а если сопрет кто чего?
– Ясно, – задумчиво протянул я.
– Ребята, смотрите, – пересохшим от волнения голосом просипел Паша, показывая рукой ввысь.
И только после этого мы обратили внимание на трибуну судей, залитую светом.
– Семь, восемь, – не веря, сияя от счастья, шептал Федор вслух, – девять, десять…
Возле окон, размытые оптикой стекол, стояли арбитры. И, будто заметив наше внимание, демонстративно аплодировали.
– Одиннадцать? – словно не веря, с удивлением произнес брат.
За одиннадцатым стеклом не было никого. Пустая, сияющая светом комната. С бронестеклом, покрывшимся сеткой от чудовищных по силе ударов. Будто кто-то ломился изнутри.
– Одиннадцать, – с удивлением обвел нас взглядом Артем.
– Одиннадцать, – повторил за ним Паша.
– Одиннадцать…
– Ребята, вертолет! – нетерпеливо напомнила Света.
– А? – обернулся к ней капитан.
– Кто-то сломал защиту. И выжег все прожектора, – указала она жестом на отчего-то не светящиеся лампы. – И слегка подпалил экран за сценой, – последовал еще один жест в сторону желтоватого в коричневую крапинку полотна. – И…
– Ребята, вертолет! – подхватил я товарищей и повел к выходу.
Перед трехэтажным домом царила деятельная суета, созданная тремя десятками коробов и страшно недовольным стариком, таскающим их с кухни во двор.
– Еще никогда! Никогда в моей практике преподавателя! – доносились возгласы в те периоды, когда старик выныривал из дома, чтобы поставить очередную шикарно и волнующе благоухающую коробку на заранее подготовленную ткань. – Никогда в моей жизни!
Наверное, если пройти за ним внутрь дома, то можно узнать, что именно – «никогда», но Михаилу было слегка боязно. Оттого он наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Позади стратегически грамотно разместились дочери, с любопытством поглядывая из-за спины, и Брунгильда, успевшая вымахать до такого размера, что удерживать ее от «вкусного запаха» приходилось вдвоем.
«Интересно, какой она породы?» – мельком пролетело у Михаила в голове, но тут же было сметено очередным «никогда».
– Никогда в жизни у меня не было такого ученика! – поставив последнюю вынесенную коробку на другую, провозгласил старик. – Пропадает черте знает где! Возвращается с какой-то баб… бабушкой! Громит сцену! И что я слышу после всего этого?! «Пришлите тридцать этих замечательных шоколадных тортов?!»
