В кресло возле Рикардо опустилась женщина, как мне показалось, годившаяся нам с Аделин в матери, и то – наша матушка даже на смертном одре выглядела не так… не так…
«Безобразно», – пришло мне на ум.
Да, именно, лучше и не скажешь. Чудесные черные волосы Аделин поредели, и, по-моему, она носила накладную косу. Впрочем, седина на висках все равно была заметна, и это в ее-то годы! Я старше, но у меня нет ни единого белого волоска, хотя от пережитого мне впору было бы поседеть полностью… Глаза сестры, выразительные и яркие (о, одним взглядом она могла сказать кавалеру больше, чем десятком фраз!), теперь потускнели и смотрели невыразительно. Лицо, еще не так давно юное и свежее, сделалось одутловатым, щеки одрябли, как у старухи, а кожа приобрела желтоватый оттенок. На шее Аделин появились морщины, на руках – коричневые пятна, которых не должно было быть у женщины ее лет, грудь отвисла и сделалась дряблой – этого не скрывал даже тугой корсаж, а взглянув на сестру внимательнее, я подумала, что она опять на сносях! Но этого не могло быть, времени прошло всего ничего…
Рыжий, то ли заметив мой взгляд, то ли сам обратив внимание на это, снова рассыпался в цветистых неуклюжих восхвалениях его величеству и, наконец, деликатно заметил:
– Должно быть, тэшавара Рикардо скоро ждет радостное событие? До нас доносились слухи, будто Создатель оделил нашего гостеприимного хозяина только дочерью, но, должно быть, вскоре появится и наследник?
– Мы были бы рады этому, – негромко ответил мой зять, коротко взглянув на Аделин, – но я попросил бы досточтимого гостя не поднимать более этой темы. Моя супруга еще не оправилась после неблагополучных родов, и…
– Да примет тэшавар наши нижайшие извинения! – воскликнул Рыжий, склонив голову и сцепив над нею руки в замок. – Вести достигают наших краев медленнее, чем летит ястреб, и мы не могли знать о постигшем вас несчастье. Должно быть, это злые духи всему виной: не могло ведь иначе случиться такого у достойного тэшавара и прелестной тэшди, кроме как по чужой злой воле… Верно, и в городе веет чем-то дурным, о, добрый хозяин, лошади чуют это! Отчего ты не велишь позвать мастеров, что изгоняют недобрых духов?
– Ну что вы, почтенный гость, – сказал Рикардо, – не нужно так переживать. Не существует никаких злых духов, просто небывалая жара дает о себе знать. Если пройдут дожди и воздух очистится, всем станет легче, людям и животным. Но я слыхал, в Шонгори бывает и жарче?
– Да, о тэшавар, – кивнул Рыжий, выпрямившись, – но у меня на родине не настолько влажно, а ветры куда сильнее здешних, а потому дышать намного легче, даже когда солнце изливает свой жар на землю со всем пылом…
«Аделин, – думала я, пытаясь поймать ее взгляд. – Аделин! Очнись же, посмотри на меня, это я, Жанна! Что он с тобой сделал, Аделин? Что?..»
За столом Рыжий беседовал с Рикардо, ухитрялся как-то смотреть на него, жестикулировал и сверкал белозубой улыбкой, а я чувствовала, как на меня наваливается вязкая дурнота и…
– Мне нужно уйти, – шепнула я сидевшей рядом Леате на шонгори. – Скажи Рыжему… Побыстрее, мне нехорошо!
Та кивнула, на коленях подползла к нашему предводителю и тронула его за полу одежды. Рыжий покосился на нее, спросил, в чем дело, и бросил на меня тревожный взгляд, а потом негромко произнес:
– Моя дар-хамэ просит позволения покинуть нас. Надеюсь, это не оскорбит вас, тэшавар?
– Ни в коем случае, уважаемый тэш, – кивнул Рикардо.
Леата все так же, не вставая с колен, попятилась ко мне, а я низко поклонилась сперва «супругу», потом Рикардо, затем Аделин и только после этого, дождавшись повелительного жеста Рыжего, с помощью Медды встала (ноги затекли!) и, мелко семеня, вышла из зала. Охрана – та, что причиталась мне, – потянулась следом.
– Есть все же в этих заморских обычаях что-то хорошее, – вымолвила я, оказавшись в своих покоях. Как я пережила дорогу, лучше даже и не вспоминать, кажется, я зажмурилась и старалась дышать ртом, лишь бы не чуять здешних ароматов. – Попробовала бы я вот так уйти с посольского приема, отец задал бы мне…
– Так там ты была наследницей, госпожа, не пристало тебе бросать важных гостей, даже если в голову вступило или в боку кольнуло, – отозвалась Леата, помогая мне снять украшения. – Вышла бы, продышалась и вернулась с улыбкой… А у шонгори и вовсе-то не принято жен на такие встречи с собою брать, сама знаешь. А если и берут, то только драгоценностями похвастаться!
– Помню я… – поморщилась я, распуская волосы. В висок будто воткнулся тупой гвоздь и проворачивался там, заставляя голову пульсировать от боли. – Прикажи согреть воды. Я вся… липкая какая-то, противно…
– Это не от жары, госпожа, – прогудела Медда, – я вот нисколько не взмокла, а кожа все равно липнет. Гадко до невозможности. В походе даже в самую жару такого не бывало, ну… пропотеешь, запашок имеется, но это как-то в порядке вещей, а тут – посидели немножко в уголке, а поди ж ты!
– Если б госпожа была обычной знатной девицей, я бы сказала, что это у нее нервы разгулялись, – сказала Леата, остановившись на мгновение, – бывало, помню, девицы в обморок падали, в холодный пот их бросало перед важной встречей… Но госпожа не из таких. А если и с тобой, Медда, то же самое приключилось, то дело в Рикардо.
– Во дворце дух еще хуже, чем в самом городе, – вздохнула та. – Как в сыром погребе, когда его зимой зальет, капуста там сгниет… Только тут не носом
