Так вот как Грант провел их обоих через «слепые зоны».
Точнее – так вот кто их провел на самом деле!
Вот кто отворачивал камеры от идущих полицейских. И предупредил Гранта, что в аппаратную кто-то идет – предупредил раньше, чем Грант мог расслышать шаги.
Тони сдавленно вздохнул. Проклятый комок засел в горле и нипочем не хотел сглатываться.
– Спасибо, Тали… – хрипло произнес он, приложив ладонь к каменной стене.
И теплой волной в сердце он ощутил внезапный ответ, сильный и несомненный – такой же точно, как тот, что исходил от улыбки игрушечного медвежонка в давние дни, когда шестилетний Тони точно знал, что его плюшевый инспектор – живой.
– Тали, – медленно повторил Грант, словно пробуя звуки на вкус, и улыбнулся. – Хорошее имя. Думаю, твой крестник будет рад в свое время вписать его в паспорт.
Паспорт? Откуда вообще у инопланетянина паспорт?!
Так, стоп. Разве сейчас следует думать именно об этом?
– И ты прав, это Тали за нами присматривал. Без него нам бы сюда не дойти и уж тем более замок не открыть.
– Такое хитрое устройство?
– Устройство классическое, – пояснил Грант. – Я такое видел, у нас инструктаж был, когда я еще в другом отделе работал. Вот смотри – на наборном диске числа от нуля до девяноста девяти. Всего сто. В сердечнике замка – специальные диски с прорезями. Их четыре штуки. Значит, возможных комбинаций – сто в четвертой степени.
– То есть сто миллионов? – присвистнул Тони.
– Именно. Сам понимаешь, нужную комбинацию подобрать вручную нереально. Эта железяка раньше проржавеет, чем мы ее таким манером откроем. Но нам подбирать и не придется. Тали ее столько раз видел…
Договаривать Грант не стал, а Тони его не переспрашивал. Он глядел во все глаза, как Грант поворачивает наборный диск, следуя неслышным для него, но внятным для цукумогами инструкциям.
– Пять раз вправо до девяноста шести, – повторил Грант за Тали вслух, и его худые гибкие пальцы уверенно выполнили указание. – Четыре раза влево до пятнадцати. Три раза вправо до восьми. Два раза влево до сорока девяти.
– А что дальше? – не выдержал Тони.
– А дальше – будем открывать, – ответил Грант.
Он нажал на ручку справа от замка.
– Есть! – объявил он весело. – Тащим!
Он взялся за громадную круглую блямбу на двери и с помощью Тони потянул за нее. Дверь открывалась тяжело, нехотя – и вдруг поддалась, словно к стараниям двух полицейских присоединил свое усилие кто-то третий.
– Спасибо, Тали! – на сей раз эти слова произнес Грант. – Да, ты прав, это лучше бы заблокировать. Чтобы уж нипочем не закрыть.
Он обернулся к Тони:
– Ну как, Аладдин, посмотрим, что в пещере?
– Раз уж Сезам открылся – почему бы и нет? – в тон ему ответил Тони.
Что ж – в «пещере» было на что посмотреть.
И Тони к этому зрелищу оказался абсолютно не готов.
«Маленькие голландцы». Этюд Делакруа. Рисунки Дали, поражающие уверенной точностью каждого штриха. Китайская ваза из белого нефрита – неправдоподобная, удивительная чистота ее линий была легкой, как дыхание спящего ребенка. Бесценная японская ширма с росписью на сюжеты из «Гэндзи-моногатари». Античные камеи – совершенная четкость резьбы, иной раз многослойной. Серебряный сервиз работы Челлини. Яшмовый шумерский амулет. Задумчивая балерина Дега. Украденная с выставки в Швеции «Регина в белом»[14] – портрет темноволосой женщины в белом костюме на фоне белой стены. И многое, многое другое…
Эта обнаженная красота сминала сердце, как властная ладонь сминает мокрую бумагу, – потому что «обнаженный» значит «беззащитный».
Красота, представшая перед Тони, была беззащитной.
Все предметы были аккуратно разложены, расставлены, развешаны и снабжены ярлычками – а Тони казалось, что они беспорядочно сгрудились, сбились вместе, прижимаясь друг к другу, словно заложники под дулом автомата, столько в них было отчаяния и безнадежности. Тони доводилось по долгу службы бывать в музейных запасниках, где очередные шедевры ждали своей очереди – но даже там он не видел ничего подобного. Там их изучали. Там они могли надеяться на просторные залы музея. Здесь они были заброшенными, как дети алкоголиков – испуганные и ненужные.
Раньше Тони приписал бы это ощущение своей впечатлительности.
Теперь он знал, откуда он берется.
