чаще и этого не удается. То же самое – если предмет непоправимо поврежден. Японцы и тут верно подметили. Ну – почти верно: мелкие царапины и прочее – не в счет. Но серьезное повреждение увечит или убивает нас.
– И ты рискнул стать игрушкой… – медленно, словно не веря себе, произнес Тони.
– Любимой игрушкой, – поправил его Грант. – Твой прадедушка Даниэль со своим медведем не расставался. Души в нем не чаял. Он хранил меня… а я – его. Мы не можем защитить себя – нас теряют, выкидывают, ломают. Но мы можем защитить тех, кто нас любит. Как оберег.
– Уцелеть в погромах, – все так же медленно произнес Тони. – Сбежать из гетто. Пересечь столько границ…
– Верно, – кивнул Грант. – Такова наша природа. Мы защищаем вас в детстве и даем то, что вам нужно, став взрослыми.
– А что было нужно мне? – тихо спросил Тони, вновь предугадывая ответ – только на сей раз он хотел его услышать.
– Друг, – ответил Грант. – Напарник. Грант Лестрейд.
Нет, Грант определенно медвежонок и инопланетянин. Человек бы смутился, говоря такие бесконечно естественные слова, а ему ну хоть бы что!
– Знаешь, а ты совсем не похож на медвежонка, – неловко буркнул Тони, старательно не глядя на Лестрейда.
– А я должен быть маленький, толстый и плюшевый? – развеселился Грант. – Ошибаешься. Наша взрослая форма не зависит от того, кем бы были в детстве. Непременно тебя познакомлю с одним моим приятелем – здоровенный такой лоб под два метра ростом, мускулы – Халк обзавидуется. В детстве – фамильное обручальное кольцо. Представляешь?
Тони не представлял.
– А актриса Линда Оуэн в прошлом была амбаром для зерна в Южном Уэльсе.
Тони только головой покачал. Линда Оуэн, миниатюрная изящная девушка, меньше всего была похожа на амбар.
– Кстати об амбарах, сараях, чердаках и прочих подвалах, – напомнил Грант. – Здешний подвал нас уже вовсю дожидается.
– И то правда, – согласился Тони. – Пора прощаться с этой загадочной аппаратурой, пока нас тут еще кто-нибудь не застукал.
– Вообще-то это не загадочная аппаратура, – фыркнул Грант, – а косвенное доказательство.
– В каком смысле? – удивился Тони.
– Это панель управления установкой климат-контроля. Сам подумай – для чего в подвале нужен особый микроклимат и почему им нельзя управлять из общей аппаратной.
Конечно, можно было напридумывать много самых заковыристых объяснений. Но пусть уж этим занимаются адвокаты. А полицейским нужно одно- единственное объяснение – верное.
Подвал ошеломил Тони напрочь.
Он выглядел не просто старым – а старинным. Даже древним.
Кто и когда возводил эти стены из плотно пригнанных камней? И было ли в те давние времена это помещение подвалом – или же стало им, когда уровень замостки неумолимо поднялся, и дом огруз в землю, как обычно и бывает со старыми строениями? Наверное, все-таки здесь был подвал уже и тогда: в каменных стенах нет и намека на окна. Никакой более поздней кладки на месте бывших проемов. Только тяжелый камень и черный от времени мореный дуб. Невероятная мощь. Рядом с ней бронированная стена со стальной дверью казалась неуместно хрупкой и почти кокетливой. Тони знал, что такие двери обычно бывают в добрых полметра толщиной, но достижение современной техники все равно выглядело мимолетным и сиюминутным, проигрывая древней каменной кладке с разгромным счетом.
Тони, как завороженный, уставился на старинную стену и даже коснулся кончиками пальцев шершавого камня.
– С ума сойти! – восторженно ахнул он. – Грант, ты только посмотри!
– Обязательно, – отозвался Грант, внимательно разглядывая кодовый замок на двери.
– Ох, прости, – смутился Тони. – Опять я не ко времени…
– Ну отчего же, – возразил Грант. – Накормить голодного – всегда ко времени.
Голодного?..
Накормить?..
Когда-то в этом подвале спортсмены отмечали свои победы – музыка, танцы, смеющиеся девушки, много шума и веселья. Когда-то в этом подвале жители города Лондона прятались во время бомбежек. Когда-то…
А потом Олдербой купил здание, перестроил его, усадил в директорское кресло Джо Эйви и запер подвал.
И маленький цукумогами остался один.
Больше никто не кормил его радостью и надеждой. Никто не смеялся в этих стенах, никто не танцевал. Думать о том, что вся эта тяжкая громада – всего лишь пристанище заброшенного ребенка, было жутко. Ребенок был одинок и голоден, но он не мог покинуть ставшее ловушкой каменное тело. Ну, разве что потянуться наверх хоть немного – наверх, туда, где люди… хотя бы посмотреть на них через глупые глаза видеокамер…
Видеокамер?
