– Давайте я ногу вашу посмотрю, – сказала она. – Я в медицинский сначала поступила, на «Скорой» практику отрабатывала. К сожалению, вылетела после первой сессии. Не справилась. Теперь в политехе. Но если вывих или перелом там, смогу определить.
Юра аккуратно вытащил ногу из ботинка – красивого, из серой кожи, наверное, импортного. Поднял штанину, поставил на глину.
– Посмотрите, пожалуйста, Лена, – сказал он. – Я вам буду очень признателен.
Он вздрогнул, когда Ленкины пальцы дотронулись до его белой безволосой щиколотки.
– Больно здесь? – испугалась Ленка.
– Нет, – медленно сказал Юрий. – Мне вдруг стало очень горячо от вашего прикосновения.
У Ленки чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Перелома не было.
– Наверное, растяжение просто, – сказала Ленка. – Посидите, отдохните. Боль пройдет.
– А можно, вы мне составите компанию? – попросил красавец.
Они сидели и разговаривали очень долго, забыв обо всем. Юрий хотел все знать о Ленке, ему все было одинаково интересно – ее детство в Саратове, рассказы о войне любимого дедушки, его похороны в прошлом году, ее сложности с мамой и с учебой, стройотрядовские будни, смешные случаи и интриги, Ленкины мечты, надежды и интересы.
Когда он взял ее за подбородок и поцеловал, у нее в глазах потемнело. Возбуждение было настолько сильным, что внезапно перешло в свою противоположность, она отодвинулась от него и расплакалась.
– Что с тобой? – спросил Юра. Он был невыносимо красив. От него пахло солнцем и полынью.
– Зачем такому, как ты, такая, как я? – прошептала Ленка горько. – Со мной, говорят, только дружить хорошо. Никто меня никогда не любил и не хотел.
– Я хочу, – сказал Юрий. – Очень. Ты – такая чудесная девочка, и почему-то так к себе плохо относишься. Ты же прекрасна.
И он опять потянулся к ней и поцеловал ее, и на этот раз она не отстранилась, хотя и не могла перестать плакать.
Они легли прямо на глинистый берег, прогретый июльским солнцем, потом перекатились под густые ветки маленькой, корявой, но очень развесистой ивы. Ленка ждала боли, но ее все не было – был лишь жар, и желание, и мощная тяга одного тела к другому.
На секунду она замерла, потому что вспомнила важное.
– Я не забеременею? – спросила она. Лицо Юрия закрывало весь мир, его губы раздвинулись в медленной улыбке.
– Нет, – сказал он. – Но ты изменишься, станешь одной из тех, кто понесет народам новое будущее. Я войду в твою плоть, и твое тело станет моим инструментом. И твое тело и ум найдут главное, Лена, – равновесие. Я дам тебе силу и веру в себя, и не будет ничего, что бы ты не смогла сделать, если захочешь…
Он еще что-то говорил, но при этом продолжал двигаться, и Ленка услышала из всего этого только «Нет, не забеременеешь». И поверила. И вскрикнула от счастья.
День стал вечером, а потом и ночью, а о голодном некормленном стройотряде и киснущей в ведрах картошке она так и не вспомнила.
Она проснулась в кромешную темноту, в боль затекшего тела, не привыкшего к ночевкам на жесткой холодной глине. Ночной воздух вокруг зудел комарами, радостно пировавшими на Ленкиной голой коже. Кроме них, вокруг никого не было.
– Юра, – позвала она тихо. – Юрочка?
Никто не отозвался. Он ушел, исчез, оставил ее.
Ленка на ощупь нашла свою одежду – она была у нее под головой, оделась, дрожа, выбралась из-под ивы на берег.
Она, девственница, отдалась незнакомцу на берегу грязной реки.
Она, комсомолка, нарушила все свои обещания и обязательства перед коллективом.
Она, уродина, забыла, кто она такая, и вот – расплата.
Головоломка вдруг сложилась у нее в голове – ну конечно! Необычная мягкая одежда, странность речи, таинственное прошлое, необъяснимый интерес к уродливой идиотке… Юрий был шпионом! Американским или английским… Возможно, даже японским – пожалуй, было в его тонком темноглазом лице что-то слегка азиатское. Наверное, приехал разведывать подробности катастрофы – газеты писали, что на Западе она вызвала массу спекуляций и нездоровый интерес.
Она, советская студентка, только что предала Родину – очень буднично и с большим удовольствием.
Ленка застонала от стыда и запоздалых сожалений. Шатаясь, она пошла через поле, через перелесок, к деревне и стройотрядовским корпусам. Издалека долетели голоса.
– Лена! Ле-ена! Дюка, отзови-ись!
Товарищи не спали, не отдыхали перед новым трудовым днем, а искали ее по лесам и полям. Ленке стало еще хуже. Она шла, как в бреду, и когда, наконец, вышла в свет чьего-то фонарика, к вскрику «вот она!» и пулеметной очереди вопросов, то и сама не поняла, что с ней случилось. Ее глаза
