дернулся, из распахнутого рта вырвался полустон-полувой, и тут выдернутые из ран кинжалы снова впились в тело, а навершие посоха обрушилось на запрокинутую голову, дробя череп. Стон оборвался, но прежде чем мертвец растянулся на цветочном ковре, ему досталось еще с полдюжины ударов. Мясорубку оборвал шорох и глухие шлепки — через ограду один за другим прыгали бириссцы, и Матильда не взялась бы сказать, какие физиономии злей — бритые или с бородами. Впрочем, вид искромсанного трупа успокоил и тех, и других.
— Идем. — Алатка подхватила Этери под руку и поволокла по дорожке мимо спешащей навстречу карги с рогами и очнувшихся наконец охранников-кагетов. — Будем надеяться, до них дойдет первым делом… прибраться.
Глава 8
Талиг. Альт-Вельдер.
Гёрле
1
Надзирающий над кухнями был озабочен, и Мэллит поняла, что причиной тревоги стал хлебный нож.
— Эмилия, — спрашивал старший, — ты точно знаешь?
— Да уж знаю, — откликалась та. — Чего мне там резать? Все нарезано уже! Ларь бы отодвинули, за ним только кошек нет.
Ларь, огромный, расписанный облупившимися красными цветами и серыми, как мыши, птицами, гоганни помнила. На нем младшие слуги вопреки суровым запретам оставляли грязную посуду и фартуки. И еще на нем сидели, когда не хватало скамей.
— Не найдется к ужину, — решил старший, — отодвинем.
— Да когда он пропал-то? — Нареченная Эмилией залила кипятком смесь трав и сушеных ягод, которую здесь пили все. Мэллит этот обычай нравился, но девушка предпочитала черные ягоды, а сегодня были красные, чей запах напоминал мокрую шерсть.
— Когда пропал, говоришь? А Леворукий его знает! — Надзирающий покосился в сторону Мэллит, и гоганни принялась набивать гусиную тушку рубленой печенью, пережаренной с мукой, луком и травами. — Я бы и не беспокоился, если б
— Она не может смирно сидеть, — вздохнула Эмилия, — а в сад под дождем не выпустишь, вот госпожа и велела отвести на галерею. Только мы с благоверным приглядываем, да и не станет она за нож хвататься…
— Что да, то да, — согласилась следящая за посудой, — если кто
— Все равно найти надо. — Надзирающий посторонился, пропуская уносящую отвар. — Мало ли…
Нож гоганни вернула перед обедом, протиснув в щель между стеной и ларем, а вечером пропажу «нашли» среди пыли и того, что упало прежде. Мэллит видела фруктовые косточки, пуговицы, останки зловредных кухонных жуков, которых отец отца травил раствором змеевника, одинокий, как луна, чулок и серьгу с желтыми камушками.
— Я же говорила, найдется! — торжествовала Эмилия. — Она, бедняжка, больше языком молоть!
— Кто бы мычал, а ты б помолчала, — укорила старшая подавальщица, но не она была в этот час громче всех.
— Магда, подлюка! — Прекрасная, будто спелый абрикос, гладильщица подбежала к подруге, и пальцы ее были скрючены, как у когтящего цыпленка коршуна. — Так это ты тут… чулки теряешь… С чужими бычками…
— Цыц, вы! — велел нареченный Губертом, но Мэллит уже не слушала — это ведь так правильно: уйти, когда случается некрасивое. Слуги искали нож, но запомнят ссору.
Злоба забывшей себя гладильщицы гоганни не занимала, девушка думала о словах Эмилии и тревоге надзирающего. Та, что не брала нож,