расстоянии от Фёдора. Здесь все боятся его потревожить. Но что с этой фразой не так? В чём дело?! Складки на лбу прорезались несколько сильнее. Вот только что он думал о Хардове, Еве и Агнец, но прежде всего о Хардове… И? Фёдор невидящим взглядом уставился на рыбака, тот смутился и подобрался, движение не укрылось от периферийного зрения, и Фёдор улыбнулся рыбаку. Тот улыбался в ответ, у него были чёрные гнилые зубы и прочное длинное удилище в руках, которое он ещё не успел установить на подпорки. И?..
Фёдор чуть подёргал губой. Эта фраза как-то странно связала всё. Хардов, Ева, Агнец… Связала всё в один узел. Только… почему? Что-то выплывало из памяти, болезненно, ускользая. И теперь это не даст покоя. Что?! Удочка. Рыбак… Ни Тео, ни даже мальчишку Фёдора это никогда не интересовало. Хардова? Они могли наловить хорошей здоровой рыбы сколько угодно, но для пропитания, не более того. Тогда что? Фёдор нахмурился ещё сильнее: Ева, трескуче-пустотный звук из её снов или того, что похоже на сны. Ева… И Агнец. Фёдор коротко выдохнул. Понимание подступало всё ближе.
Ева… Он пристально смотрел на рыбака, тот опять смутился, но больше Фёдор об этом не знал. Не удочка – она здесь ни при чём. Не удочка, другая часть фразы. Это ощущение, похожее на дежавю: только Ева, Агнец и Хардов укладывались в нём. Да ещё голос, который он не мог раньше слышать. И Фёдор всё понял. Удочки и рыбак ни при чём, другая часть фразы. Агнец произносила её вечность назад. Другая, первая часть, слово в слово:
и отправлялись в то самое безрассудство, отправлялись выслеживать его. Горх, невероятно быстрая и невероятно опасная тварь, словно пришёл из древних, но болезненно перемешанных мифов. Только многое в тумане явилось оттуда. А полностью эта фраза звучала так – Фёдор ещё раз повёл губами и тихо, сипло-гортанно, словно нечленораздельно, обронил:
– Самое главное для него – череп его отца.
«Горх, – подумал Фёдор, пристально глядя на солнечные блики, играющие поверхностью воды. – Когда это началось? В тот год такой же Чёрной весны, когда мы с Хардовым отправились выслеживать его? Нет, это началось раньше. Странно звучит, но это началось, когда ещё никто не слышал о Горхе, даже Агнец. Горх ещё не явил себя, не успел натворить бед, но это началось раньше».
«О ком же ты говорила, хозяйка Сестра? – подумал Фёдор, сидя на берегу Клязьминского моря и разглядывая солнечные блики поверхности воды. – Вот у меня был эликсир Агнец, но даже он не помог нам с Хардовым, не указал на ключ к разгадке, возможно ли пройти сквозь туман. О ком же ты говорила?»
– Эй, вы оба! – прикрикнула на них Агнец. – Вы что, не слышите меня?
– Ещё как слышим, – весело заверил её Хардов. – Каждое слово.
– Мы само внимание, мадам, – поддакнул другу Тео.
Она посмотрела на них и сама улыбнулась:
– Как дети малые… В лесу или даже на берегах канала я сумела бы вам помочь. Там я сильнее него. И мне кажется, он знает это. Поэтому и ушёл оттуда. И поселился здесь, в городе, где-то в тёмных тоннелях его логово. Вы даже не успеете ничего понять. Он умеет становиться почти невидимым.
– Никто не может становиться невидимым, – возразил Тео. – Если только в сказках про шапку-невидимку.
– Да, – согласилась Агнец. – Не в таком вульгарном смысле. Но он может практически исчезнуть из вашего сознания. Даже в лесу, где я впервые встретилась с Горхом и ощутила угрозу, мне стоило огромного труда заставить его показать себя. И тогда я многое поняла про него.
– Ты говоришь, что он разумный и что он гипнотизёр? – Тео с трудом сдержал недоверчивую улыбку.
– Это так. Возможно, речь идёт о каком-то дремучем и непонятном нам разуме, но это так. И да, ему подвластен гипноз. У нас был поединок – его сила внушения велика, даже места, из которых он ушёл, ещё обладают этим свойством. Так он поступил со своим лесным логовом и провёл меня. Но больше он меня не обманет.
– Обманешь меня раз – позор тебе, – с серьёзной миной заявил Хардов. – Обманешь меня два раза – позор мне.
– Я смотрю, кому-то очень весело, – насупилась Агнец. – Горх в совершенстве овладел искусством мимикрии. Он разумен и опасен. В тоннелях вам не справиться с ним. Он не раскроет себя. А когда вы окажетесь рядом, будет уже поздно.
– Ты говорила, что он в состоянии предстать перед нами чем угодно: ребёнком, вещью, но серебряных пуль он боится? – спросил Тео. – Верно?