– Откуда?
– Передал с курьером. – Петропавел улыбнулся девушке. – Он хочет, чтобы это было у тебя. Надень. Мне кажется, это важно.
А дальше начались расспросы, расспросы, и Ева хотела бы поговорить с курьером, но Петропавел сказал, что не представляется такой возможности – это очень необычный курьер, и заверил её, что с Фёдором всё хорошо.
«И никакой даже коротенькой записочки», – сокрушённо подумала она. А Петропавел словно прочитал её мысли:
– Девочка моя, скоро вы увидитесь. Осталось совсем недолго. Ничего другого, кроме бус, с
И всё равно, засыпая в этот вечер, Ева счастливо улыбалась. А потом снова вернулся этот трескуче-пустотный звук.
Ева поднялась, подошла к окну, раскрыла его. Ничего не происходило. По какой-то причине, этот тревожный звук перестал её пугать. Ева возвратилась в постель. И уже проваливаясь в сон, она услышала:
Это был сон. Ева знала, что это так. Но её возлюбленный сейчас поцеловал её, и отделаться от ощущения, что поцелуй реальный, было очень сложно. Ева открыла глаза. Ночь тиха, но прежде, чем исчезнуть, Фёдор успел поцеловать её ещё раз.
– Как же я скучаю, – прошептала девушка.
И ночь словно ожила. Звуки, шёпот, шелесты, очертания предметов сделались ярче. Её чашка с недопитым чаем будто бы беседовала с тихонько, как колокольчик, звенящей о блюдце ложкой. В комнату влетели светлячки, их неспешный полёт казался трогательным и грустным. Вероятно, всё это ещё снилось. Окно комнаты было широко раскрыто. И там, на фоне ночного неба чернел силуэт, и два глаза смотрели на неё. Откуда-то Ева знала, что глаза эти могут быть очень свирепыми, но сейчас в них таяло что-то такое же трогательное и грустное, как в полёте светлячков. И Ева совсем не испугалась ночного гостя.
– Кто ты? – позвала она.
Тишина, нет ответа, светлячки летают по комнате, лишь глаза в окне застыли. Ева подняла руку к бусам Фёдора, может, её любимый вернётся, но этот сон во сне заканчивается. Ева слышит:
Ева просыпается. Теперь уже окончательно. Ночь. Но в окне никого нет. Лишь трескучий звук:
Алёшка без расспросов и возражений вернул ей ключ:
– Конечно, он же твой. Бери в любое время.
Парню явно хотелось поболтать, и Ева увидела, как велико огорчение в его глазах, когда сказала, что торопится. Но ей необходимо было срочно проверить. Этот странный сон всё менял. Или был издевательством, дарящим ненужные надежды.
Лицо Евы чуть побледнело, этот сон напоминал о себе, настойчиво требовал действий. «Или это не было сном», – подумала девушка. Тут же опустила руку в карман, взяла ключ, сжала его в ладони.
На тумбе у окна Ева обнаружила с десяток масляных ламп. В случае перебоя с электричеством, что происходило довольно часто, ими мог воспользоваться любой желающий. Разрешение на доступ в архив у неё было с собой, и совсем скоро она склонилась над дневником президента Лидии. Крепко сжала ключ в левой руке и смотрела на чистые страницы. Ничего не происходило. И трескуче-пустотный звук больше не повторялся.
«Я что-то неправильно поняла? – подумала Ева. Следующая мысль ей понравилась меньше: – И вообще, можно ли доверять снам?»
А потом огонёк внутри масляной лампы задрожал, словно его коснулось чьё-то дыхание, хотя он был скрыт за стеклянным колпаком. И откуда-то из глубины пожелтевшей страницы проступили первые, едва заметные очертания. Весь лист запестрел. Буквы. Они становились ярче, цепляясь друг за дружку, складывались в слова. Ева облизала губы, ладонь разжалась, выпуская ключ. Буквы исчезли, будто растворились в пустоте листа. Ева оглянулась, хотя прекрасно знала, что находится в архиве одна. Лишь смотритель-библиотекарь на своём посту и тихие, приглушённые голоса из основного зала. Она снова сжала ключ в ладошке, буквы тут же вернулись, на сей раз гораздо быстрее. И Ева смогла прочитать первую фразу. И даже по ней одной сразу становилось ясно, что у президента Лидии была другая, тайная жизнь: «Я пишу это невидимыми чернилами, любовь моя. Но тебе известно, как это прочесть».
Брат Дамиан стоял на своём балконе и провожал взглядом почтового голубя, что вспорхнул сейчас в небо.
