был мальчик, которому один из его ликвидаторов сохранил жизнь. Все они были пересчитаны Дмитровской водной полицией, потому что лучших информаторов для сыскных ищеек было поискать. Не чаще раза в месяц у них белела кожа, становилась даже не бледной, а словно чистый лист бумаги. И вот тогда с ними начинались чудеса. Как только метаморфоза, перемена, завершалась, они словно впадали в транс, который мог продолжаться не один день. В подобном состоянии они умели много чего, но Дмитровскую водную полицию больше всего интересовал один их специфический талант: белые мутанты могли, словно по запросу, когда лезешь в архив, воспроизвести любой день своей жизни. Всё, что видели, слышали, чувствовали, голосами своими или чужими, звуками хоть дикой природы, хоть, к примеру, звуком выстрелов, что не отличишь от подлинных. Но самыми занятными для полиции оказались их «рисунки». И хоть в обычном состоянии многие из них могли с трудом провести просто ровную прямую линию, – не все, но многие из них считались на канале слабоумными, – как только белела кожа, их рисунки отличал не просто пугающий натурализм. С фотографической точностью, – и по-прежнему любой из дней, хоть прожитый ими в младенчестве, – они фиксировали то, что было скрыто от обычного взора. Мельчайшие детали, блики, тени, нюансы и отражения в зеркалах. Дмитровская полиция быстро сообразила, какой тут открывается Клондайк, и засекретила существование белых мутантов. Под предлогом заботы о и без того расшатанной психике законопослушных граждан. Трофим принял в этом непосредственное участие. Он умел обставлять подобные делишки, за что его высоко ценил глава полиции.
Если бы Трофим проявил чуть-чуть любопытства, он узнал бы о белых мутантах гораздо более интересные вещи, чем их способности, пригодные для сыскного дела. Но, как говорится, меньший видит в большем то, на что он способен. В кресле замначальника Дмитровской водной полиции Трофима не интересовали избыточные тайны мира. А в том месте, где он находился сейчас, его вообще ничего не интересовало, кроме своевременного питья, тёплой еды и смены постельного белья, так как сейчас бедняга Трофим не всегда успевал справить нужду в специально отведённых для этого местах.
6
– Кто они? – вдруг вскинулась Аква, пристально разглядывая предмет, который новый гость прижимал к груди.
– Просто воришки, – отозвался Суворов. – Зовут себя фаворитами луны. Довольно безобидны. Давно за ними наблюдаю.
– Но ведь это…
– Да, ты права, – ровно произнёс хозяин. – Это та самая Книга.
– Которая была у брата Фёкла, – каким-то низким и страшным голосом произнесла Аква.
А дальше произошло то, чего никто не ожидал. Аква зашипела, как взбесившаяся кошка, и, совершив невероятно длинный прыжок, с визгом вцепилась в смертельно перепуганного человека. Тот даже не успел закрыться толстенным фолиантом.
«О, чёрт! Надо было у неё его забрать». – Фёдор изумлённо смотрел на нож с длинным клинком в руке девочки, который она прижала к горлу гостя, явившегося с Книгой. Казалось, тот сейчас просто рухнет в обморок от ужаса. Клинок застыл в опасной близости от его сонной артерии.
– Откуда это у тебя?! – закричала Аква. – Где взял? У кого украл?!
– Так… э-э… х-х… хэ-э…
– Не хрипи – говори! А?! Отвечай!
– Нет, Аква, он ни при чём! – Голос насмешливый и властный. Правда, даже Фёдор не успел заметить, как хозяин оказался рядом с девочкой, возможно, лишь мелькнула чёрная молния, и стало чуть холодней. – Они не убивали его. Отпусти! Не они причина смерти брата Фёкла.
Суворов перевёл взгляд на гостя:
– Ведь так?!
В ответ монотонное бормотание, какая-то околесица:
– Ох, Брутушка, зачем мы сюда?.. Сами… Довела, проклятущая… Вот и погибель наша… Ох, зачем, Брутушка?..
– Ведь так? – настойчиво потребовал Суворов. – Вы не убивали его?! Монаха, которого обокрали?
– Брутушка… сами сюда… – казалось, этот человек обезумел. – Зачем, Брутушка…
– Я задал вопрос. – Суворов провёл рукой у него перед глазами, и в них стала возвращаться осмысленность. – Его отравили, верно? Убери нож, Аква.
Хома не хотел сюда плыть. У Хомы от страха тряслись поджилки. Но эта ненормальная маленькая фурия с ножом стала последней каплей. А потом какой-то холод сбоку, мгновенная печаль, почти непереносимая, и сразу же стало легче.
«Я задал вопрос, – дошло до него, как будто поднялось из ледяного колодца. – Его отравили, верно?
Убери нож, Аква».
Глаза у Хомы округлились, и он затряс головой.
– Аква, нож. – Ещё один укол холода, девочка смотрит волчонком. И голос – властный, насмешливый и глубоко печальный одновременно. – Убери. Они видели последние минуты брата Фёкла, Аква. И они смогут нам рассказать.
Хома всё тряс головой, ошалело, как сломанная кукла, вращая глазами: «А-а, вот, в чём дело… Речь о монахе?! Ясен пень – отравили. Да, рассказать сможем. Похоже, старикан единственный здесь говорит дело. Он… он сказал “Аква”?»
