О Золотых днях в народе шла молва, будто Пресветлая, тоскуя по лету, погружает землю в сладкий сон, полный света и тепла. Правда то была или выдумка, но именно в это время улетали на юг птицы, заставляя воздух звенеть от прощальных криков, а ласковая погода выманивала на улицу даже тех, кто обычно предпочитал не покидать четырех стен. И небо высоко раскидывало голубой безоблачный плат, под которым полнил сердца тоской по несбыточным мечтам прощальный птичий гомон.
В начале второго «золотого» дня в доме Пипа Селескина, повара трактира «У Матушки Бруни», царил переполох. Пип, а также его младшая дочь Персиана с мужем и детьми разыскивали… невесту! Персиана, еще до восхода отправившаяся будить сестру, чтобы провести всякие женские таинства, вроде троекратного умывания ледяной водой и молоком, смешанным с овсяной мукой, и накладывания на веки мешочков с травами, обнаружила, что Ванилла дома не ночевала! С первым лучом солнца появились Бруни с Весем и сестрички Гретель, надевшие ради такого случая праздничные платья из сурового синего сукна и походившие в них на великовозрастных воспитанниц монастырского приюта. Не успели они возмутиться отсутствием невесты, как — со вторым лучом солнца! — порог дома переступила виновница торжества, явно скоротавшая ночь на каком-то сеновале. Несмотря на тени под глазами, Ванилла была дивно хороша, являя собой розовощекое, полногубое счастье, одевавшееся второпях и оттого почти не затянувшее шнуровку платья и напялившее туфли на голые ноги, оставив где-то чулки.
Спустя несколько мгновений изумленной тишины Пип налился кровью и стал похож на вареного рака. Как и пресловутое членистоногое, он не разговаривал, а свистел, будто выпускающий пар чайник.
Бруни с Персианой переглянулись и, подхватив Ваниллу под белы рученьки, потащили на второй этаж, в ее комнату.
— Присядьте, мастер! — между тем хлопотала над Пипом заботливая Виеленна. — Не надо так нервничать!
— Действительно, — усмехнулась Ровенна, — видно же, что девка времени зря не теряла!
Что ответил повар, Бруни не расслышала, потому что втащила невесту, по припухшим от поцелуев губам которой бродила блаженная улыбка, в комнату и, начав ее раздевать, деловито поинтересовалась:
— Ты ополоумела? Где ты была?
— Сама ты ополоумела, — мечтательно ответила подруга, — а я проводила свою первую брачную ночь!
— Ума лишилась! — всплеснула руками Персиана и грозно цыкнула на детей, чьи любопытные мордашки просунулись в приоткрывшуюся дверь. — А ну кыш отсюда! Ванилла, что ты плетешь?
— А все-таки он такой умный! — вздыхала та, прижимая руки к груди. — Такой качественный!
— Ты про Дрюню? — уточнила Матушка, подводя ее к корыту и заставляя залезть в него.
Персиана, коварно блестя глазами, подняла с пола давно заготовленное ведро холодной воды.
— Про него, — кивнула Ванилла. — Знаешь, что он удумал? Гуляли мы вчера под луной, а он вдруг и говорит: «Вот что я думаю, красава: а не провести ли нам нашу первую брачную ночь сегодня?» «Как, — говорю, — так? Свадьба же только завтра!» «А ты представь, мы целый день на ногах, церемония в храме, цветы, поздравления… Гости: „Горько! Долгие лета! Еще давай!“ И понеслось! Выпить-закусить, закусить-выпить-выпить-выпить… А потом праздничный ужин и танцы до упаду! Как думаешь, что мы сделаем, добравшись наконец до кровати?» Я подумала — и мы завалились на какую-то конюшню!
— А чего на конюшню? — поинтересовалась сестра. — Чай, шутовская постель не хуже королевской постелена!
— Решили время не терять зря! — наставительно подняла палец Ванилла и… завизжала, как поросенок, от обрушившегося на нее потока ледяной воды.
— Так-то! — довольно потерла ладони Персиана, поставив ведро на пол. — Пришла в себя, любовью ушибленная, или повторить?
— Змея ты, а не сестра! — фыркнула Ванилла. Приняла от Бруни холстину и, обтираясь, уже деловито поинтересовалась: — Платья привезли?
— Еще вчера, — ответила Персиана. — В матушкину комнату поставили. Красивые! Вот бы она ахала!
Сестры не сдержали вздохов. Их мать, Аглая, скончалась несколько лет назад от грудной жабы. А Бруни, представив, как Пип введет дочь в храм, порадовалась тому, что он у них есть.
— Умойся, а потом пойдем завтракать! — Персиана бросила сестре нательную рубашку и свободное домашнее платье без шнуровки. — Когда придет эта твоя… как ее?
— Какое неуважение! — обиделась та. — Не «как ее», а госпожа Туссиана Сузон, Первая горничная ее светлости герцогини Агнуши Рю Филонель!
— А зачем она придет? — заволновалась Бруни.
— Делать мне прическу! — Ванилла покрутилась у зеркала, приподнимая влажные, спутанные пряди волос и пытаясь скрутить их в пучок. Походя вытащила пару соломинок. Плюнула на прическу и отправилась умываться подготовленным Персианой овсяным молоком.
— Ух ты! — восхитилась Матушка.
— И нам! — умерила ее восторги Персиана. — Обошлись бы мы без этакого счастья!
— Сама себе ты куаферскую шедевру не сотворишь! — огрызнулась сестра.
— И потому не испытаешь истинное чуйство полета! — хихикнула Бруни.
