Пип откинул одно из них, отщипнул теста, пожевал. Потыкал пальцем кругляш, пригляделся, словно пузырьки воздуха считал. И… молча потрепал Питера по плечу. После чего вернулся к плите, всей обширной спиной выражая удовлетворение. Кончики ушей Коноха заалели ярче щек его возлюбленной.
Матушка только головой покачала, скрывая улыбку. Она старалась не отвлекаться от выпечки: одни посетители предпочитали вафли едва зарумянившиеся, светлые, как девицы, прячущиеся от жадного летнего солнышка; а другим, наоборот, нравилась хрустящая темная корочка, чуть горчащая на языке. Но в основном вафли приобретали ровный цвет хорошего песочного теста, который радовал глаз.
Когда Питер вымесил всю порцию и, разложив на столе кругляши, вышел в зал помогать сестрам, Бруни подошла к повару.
— Мы с мастером Пелеваном покупаем дом, Пип, — сказала она, не забывая поглядывать на плиту, — и собираемся открыть второй трактир.
Пиппо засопел, покосился на нее, но ничего не ответил. Матушка вернулась к вафлям — знала, что ему нужно время обдумать новость.
— Что за дом? — спустя какое-то время подал он голос.
— Дом, где жил господин Турмалин, каменное трехэтажное здание. Давеча жильцов оттуда выселили…
— Это еще почему? — повар подозрительно повел носом, как крыса, почуявшая несвежий сыр.
— Крыша обвалилась, и фасад дал трещину, — честно призналась Бруни. — Но Томазо осмотрел дом. Он берется его отремонтировать и отделать внутренние помещения.
Повар помешал суп в большом котле, осторожно положил половник на тарелку и развернулся к Матушке.
— Скажи мне, дочка, зачем тебе эта головная боль? Наш трактир дает небольшой, но постоянный доход, на который живешь ты, я, сестрички и Пит. И на Веся денег, насколько я могу судить, хватает. Мы не голодаем, покупаем добротную одежку и вовремя платим налоги. Так — зачем? Или я чего-то не знаю?
Бруни отвела глаза.
— Что происходит? — мягко переспросил Пип.
— Кай больше не появится здесь… — с трудом справляясь с непослушными словами, пробормотала Матушка.
Повар резко поднял ладони.
— Можешь не продолжать, — грубовато сказал он, — я понял! Покажи мне смету — Томазо наверняка уже ее составил.
— Сейчас? — удивилась Бруни.
Пип кивнул и взглядом указал на начавшие подгорать вафли. Матушке удалось спасти их в последний момент, но корочка слегка подгорела.
— Кто-нибудь, мне нужна помощь на кухне! — крикнула она, ожидая, что из зала придет кто-то из сестер или Питер, однако вместо них сверху, прямо с лестничной площадки, одним прыжком спрыгнул сероволосый оборотень, Рахен.
— Можно я? — спросил он, глядя одновременно и застенчиво, и нагло.
Матушка невольно залюбовалась его необычной северной красотой: белая кожа, яркий нежный румянец на щеках, алые губы и серые, очень светлые глаза, отражающие все, словно зеркало. Его неровно стриженые пряди достигали лопаток, и лишь несколько из них были собраны в косички, закрепленные на затылке, чтобы не падали на лицо.
— Давай! — решилась Бруни, протягивая ему деревянную лопаточку, а сама подошла к своему плащу, висящему в углу, вытащила из кармана свиток со сметой и передала Пипу.
Тот проглядел его, свирепо хмуря брови и бормоча что-то себе под нос. Особо задержался на итоговой сумме, той самой, что исчеркал мастер Пелеван.
— И как вы решили делить доходы? — поинтересовался он, тыкая толстым пальцем в итог. — Коли расходы пополам?
— Две трети мне, одна — Томазо.
— Молодец! — неожиданно улыбнулся Пип. — Узнаю сестренкину хватку! А меня возьмешь в долю?
— Тебя? — изумилась Матушка.
Такого поворота она не ожидала.
— Дочерей замуж выдал, — пояснил повар, — расходы на них с рук долой! Пусть мужья заботятся. Я как раз думал, во что бы вложиться, чтобы детям после себя что-то оставить. Кроме дома, конечно. А тут и для души намечается, и для кошелька!
— Это здорово! — расцветая улыбкой, воскликнула Бруни. Необходимость брать деньги у ростовщика испуганно съежилась. — Пиппо, это просто здорово!
— Вечером увидим Томазо и переговорим с ним, — засмеялся повар в ответ, уворачиваясь от ее поцелуев. — А завтра сходим к стряпчему!
— Хозяйка, — раздался голос Ровенны. Старшая Гретель удивленно оглядела обнимающихся и добавила: — Там вас господин полковник на улице ожидают. А с ним те, не приведи Пресветлая, головорезы, что давеча у нас обедали!
Улыбку с Матушкиного лица будто ветром сдуло. Позабыв обо всем, она бросилась на улицу. Едва догнавшая ее у порога, Ровенна успела накинуть ей на плечи теплый плащ.
