И из пламени Котт, сын Смойта, заговорил о рождении Юргена, о младенце, которым был Юрген, и о ребенке, которым был Юрген. И пока Юрген слушал человека, родившего его, чья плоть была плотью Юргена и чьи мысли никогда не были мыслями Юргена, у Юргена возникло какое — то жуткое, глубокое и безрассудное чувство; и Юргену оно не понравилось. Затем голос Котта резко изменился, и он заговорил о подростке, которым был Юрген, — ленивом, непослушном и не ценящем ничего, кроме собственных легкомысленных желаний: и о разладе, возникшем между Юргеном и отцом Юргена, Котт тоже говорил. И Юргену сразу же стало легче, но он по — прежнему огорчался, узнав, как сильно когда — то его любил отец.
— То, что я был ленивым и непослушным сыном, — сказал Юрген, — прискорбная истина. И я не следовал вашим наставлениям. Я блудил, о, страшно блудил, блудил, должен вам сказать, даже с героиней одного мифа, связанного с Луной.
— О, ужасная языческая мерзость!
— И она считала, сударь, что впоследствии я, вероятно, стану действующим лицом солярной легенды.
— Я не удивляюсь, — сказал Котт и подавленно покачал лысой, куполообразной головой. — О, мой сын, это лишь показывает, к чему приводит такое необузданное поведение.
— В случае чего я, конечно же, был бы освобожден от пребывания в подземном мире Весенним Равноденствием. Разве вы так не думаете, сударь? — спросил Юрген с надеждой, поскольку помнил, что, согласно утверждению Сатаны, все, во что верит Котт, становится в Аду истиной.
— Я уверен, — сказал Котт, — в общем, я уверен, что ничего не понимаю в подобных вопросах.
— Да, но что вы думаете об этом?
— Я вообще об этом не думаю.
— Да, но…
— Юрген, у тебя крайне невежливая привычка спорить с людьми…
— Все же, сударь…
— И я говорил тебе об этом и раньше…
— Однако, отец…
— И мне хочется говорить тебе об этом снова…
— Тем не менее, сударь…
— И когда я говорю, что у меня нет на этот счет собственного мнения…
— Но у всех есть свое мнение, отец! — закричал Юрген и почувствовал себя, словно в былые времена.
— Как вы смеете говорить со мной таким тоном, сударь?
— Но я лишь имел в виду…
— Не ври мне, Юрген! И прекрати меня перебивать! Как я уже сказал, когда ты начал орать на своего отца, словно обращался к человеку, лишенному благоразумия, мое мнение таково, что я ничего не знаю о Равноденствиях! И знать не хочу о Равноденствиях, чтоб ты понял! И чем меньше сказано на подобные, пользующиеся дурной репутацией, темы, тем лучше, говорю тебе прямо!
Юрген застонал.
— Что за примерный отец! Если б вы так подумали, это бы произошло. Но вы вообразили меня в подобном месте и не обладаете достаточной справедливостью, не говоря уж об отцовских чувствах, чтобы вообразить меня вне этого места.
— Я могу лишь думать о твоем заслуженном несчастье, вздорный негодяй! И о сонме женщин легкого поведения, с которыми ты грешил! И о судьбе, которая ждет тебя в дальнейшей жизни!
— На худой конец, — сказал Юрген, — здесь нет женщин. Это должно вас успокоить.
— По — моему, здесь есть женщины, — огрызнулся его отец. — Считается, что у многих женщин была совесть. Но эти совестливые женщины, вероятно, содержатся отдельно от нас, мужчин, в какой — то другой части Ада по причине того, что если б их пустили в Хоразму, они бы попытались прибрать это место и сделать его пригодным для жилья. Я знаю, что твоя мать с ходу бы этим занялась.
— О, сударь, вы по — прежнему находите в матери недостатки?
— Твоя мать, Юрген, во многом была восхитительной женщиной. Но, — сказал Котт, — она меня не понимала.
— Конечно, это неприятно. Тем не менее, все, что вы говорите о пребывании здесь женщин, всего лишь догадки.
— Нет! — сказал Котт. — Но мне не нужно больше твоего бесстыдства. Сколько раз тебе говорить?
Юрген задумчиво почесал ухо. Он все еще помнил сказанное Дедушкой Сатаной, и раздражение Котта казалось многообещающим.
— Но, могу поспорить, все женщины здесь уродины.
— Нет! — сердито сказал его отец. — Почему ты продолжаешь мне перечить?
— Потому что вы не знаете, о чем говорите, — сказал Юрген, подстрекая его. — Откуда могли взяться привлекательные женщины в таком ужасном месте? Нежная плоть сгорела бы на их тонких костях, а прелестнейшая из цариц превратилась бы в жуткую головешку.
— Думаю, что есть множество вампирок, суккубов и таких тварей, которым огонь вообще не вредит, поскольку эти твари наделены неугасимым
