— По — моему, эта часть леса, в которую меня направили, особенно удивительна, и я гадаю, что за обида могла быть у этого алого драчуна на Раймона Беранже.
Никто не ответил, так что Мануэль вскочил на коня и поехал дальше.
Граф Мануэль обогнул Волчье озеро и подъехал к серой избушке, стоявшей на четырех курьих ножках. На четырех углах избы находились резные изображения льва, дракона, василиска и гадюки, напоминающие о бедах плотского и духовного греха, о гордыне и смерти.
Здесь Мануэль привязал коня к дубу. Он поднял обе руки, обратившись лицом к востоку.
— Посодействуйте же мне! — воскликнул Мануэль. — Вы, тридцать Парамит! О все вы, силы накопленных заслуг. О самые высокие господа Милосердия, Нравственности, Отказа, Мудрости, Стойкости, Терпения, Истины, Решимости, Благотворительности и Самообладания! Помогите же мне при моей встрече с земной Бедой!
Он благочестиво перекрестился и вошел в избу. Внутри стены были расписаны древними на вид картинами, авторы которых в равной степени не знали ни перспективы, ни благопристойности. Пол был покрыт бронзовыми плитками. В каждом углу Мануэль обнаружил поставленные вертикально многоярусные зонтики, используемые на Востоке для священных целей: у каждого из них серебряная рукоятка, а окрашены они в девять цветов. Но самой важной, как говорили Мануэлю, являлась тыква, лежащая напротив двери.
Мануэль разжег огонь и приготовил соответствующую похлебку. А на закате он подошел к окошку и трижды крикнул, что ужин готов.
Кто — то ему ответил:
— Иду.
Мануэль стал ждать. В лесу не слышалось ни звука: даже несколько птиц, еще не улетевших на юг, которые чирикали о дневных приключениях, внезапно смолкли, а в верхушках деревьев затих ветер. Внутри избы Мануэль зажег четыре свечи и поставил их под каждый зонтик заранее предписанным образом. Его шаги по бронзовому полу и шуршание одежды, пока он ходил по избе, делая то, что требуется, казались на редкость резкими и гулкими в полной тишине и беспредельном уединении.
Затем послышался тоненький голосок:
— Мануэль, отвори дверь!
Мануэль повиновался, но во мраке леса ничего не увидел. Бурые и желтые деревья застыли, как нарисованные. Его конь стоял на привязи совершенно неподвижно, разве что дрожал.
Кто — то заговорил у ног Мануэля:
— Мануэль, перенеси меня через порог!
Дон Мануэль, отступив, глянул вниз и в пятне света от свечей между своих ног увидел человеческую голову. Он поднял голову и внес ее в избу. Он увидел, что голова сделана из белой глины, и из этого заключил, что земная Беда, которую некоторые называют Кручиной, пришла к нему.
— Ну, Мануэль, — говорит Беда, — подавай ужин.
Мануэль усадил голову за стол, поставил перед ней миску с похлебкой и накормил Беду золотой ложкой.
Когда голова поела, она приказала Мануэлю положить ее в бамбуковую колыбельку и велела Мануэлю потушить свет. Многие бы не осмелились очутиться в темноте один на один с Бедой, но Мануэль повиновался. Он преклонил колена и начал читать на ночь молитву, но последовавшее за этим заставило его остановиться. Поэтому без своего обычного обращения к Богу дон Мануэль лег на бронзовый пол избы под одним из зонтиков, а вместо подушки свернул свой коричневый плащ. Вскоре голова начала храпеть, а потом заснул и Мануэль. Позднее он говорил, что ему снилась Ниафер.
Глава XX
Месяц за годы
На утро, выполнив необычные приказы головы, Мануэль пошел кормить своего коня и обнаружил, что к дубу привязан лишь обглоданный костяк скакуна.
— Печально, — сказал Мануэль, — но думаю, лучше не жаловаться. На самом деле, жаловаться было некому, потому что Беда после того, как Мануэль перенес ее через порог, отправилась на Север распространять там чуму.
И Мануэль жил, прислуживая Беде, в этой особенно удивительной части леса (по оценкам людей, находившихся в более веселых местах) месяц и один день. О службе лучше и не говорить. Но голова была удовлетворена службой Мануэля, поскольку Беда любит общество, а они вдвоем обычно вели долгие дружеские беседы, когда служба Мануэля и работа Беды на этот день заканчивались.
