Нас с одышливыми всхлипами догнал Сатанеев.
— Что, ушли?
В его руке был платок, он вытирал им потную шею.
— Наверняка, господин обер-полицмейстер, — сказал Тимаков.
Вместе мы поднялись к развалюхе. Картофельная мелочь скрипела под подошвами.
За избой обнаружились груда из бревен, квадрат вытоптанной земли и, чуть в стороне, косой навес когда-то на четырех, а сейчас на трех столбах.
Голем серой глыбой стыл у провалившегося крыльца. Полицейские, взяв на прицелы, охватили его полукругом.
— Всем отойти! — скомандовал я, одновременно придержав Сагадеева за полу кителя.
— Что такое? — развернулся обер-полицмейстер.
— Сейчас…
Городовые, оглядываясь на меня, отступили. Кто-то покашливал, кто-то ворчал. Далеко звенел колокольчик пожарной кареты.
— Тихо! — крикнул я.
Все замолчали.
В тишине, наполненной жужжанием мошкары, отчетливо слышались идущие от голема потрескивания.
— Что это? — севшим голосом спросил Сагадеев.
— Возможно, сюрприз, — я подвинул попавшегося некстати на пути полицейского.
Голем, как мне казалось, ощутимо просел. Серый камень посветлел. Фигура словно оплыла. Бугор головы провис.
— Господин капитан, — позвал я Тимакова.
По широкой дуге мы с ним двинулись вокруг созданного чужой кровью существа. Майтус засеменил следом.
Мощное плечо. Ладонь с грубыми огрызками пальцев — ниже колена. Прозекторский стол с отметинами пуль и бухтой пеньковой веревки отвален к бревенчатой стене. Трещина на бедре. Еще одна — на предплечье. Веревка с доской свисает с шеи.
Тимаков прищурился.
— Трещины видите?
— Да, — ответил я.
— Он мертв?
— Распадается.
Грудь голема рассекала глубокая борозда. На наших глазах она, треснув, продлилась через живот к ноге. Змейки разрушения разбежались по всему телу.
Голем, словно вздохнув, осел еще больше.
— Можете посмотреть на кровь? — спросил я Тимакова.
— Попробую, — кивнул капитан.
Я присел на корточки, рассматривая свежий отпечаток, оставленный колесом пролетки. Четкий, вдавленный след. Да, ушли «козыри». Где-то теперь труп? Прикопают, пожалуй, к какому-нибудь кладбищу. Или и вовсе в лесу.
А ведь такая нить была!
Красть мертвого Лобацкого имело смысл только в том случае, если он был напрямую связан с одним из заговорщиков.
— Осторожнее, — бормотнул самому себе Тимаков.
Отряхивая ладонь, я поднял голову.
Марево повисло над големом, словно над разогретым полем. Плечи его почернели, растрескиваясь, он подался вперед.
— Ложись!
Я успел упасть сам и подбил под колени Тимакова. Сверху меня накрыл испуганно всхрипнувший Майтус.
Прежде чем голем разлетелся на осколки, из-под Майтусовой руки я увидел удивленно уставившегося на меня полицейского.
В его взгляде читалось: «О, повалились господа хорошие».
Взрыв, визг и грохот смели его, впечатали в столб навеса. Зеленый мундир залило красным. Град из каменной крошки защелкал по крыше, по земле, по людям.
Что-то брякнуло, кто-то сквозь зубы разразился матюками.
— Ах ты ж, кровь моя… — откуда-то сбоку донесся голос обер-полицмейстера.
Майтус тяжело сполз, потом помог мне подняться.
Я чуть не наступил на мертвеца с иссеченным будто дробью лицом. Вокруг медленно приходили в себя городовые. Один, улегшись на бревна животом,
