Я показал им иглу.
— Я не буду вас спрашивать. Вот мой инструмент. Я все увижу из вашей крови, лишь уколов палец. Ну что, кто первый?
Краем глаза я заметил, как мимо Майтусова сапога в комнатку проскользнул восковой человечек и спрятался за креслом.
Что ж, наконец-то.
— Ну! — поторопил я мальчишек. — Самому смелому даю копейку!
Руки потянулись, обгоняя друг друга.
Я выбрал ту, что почище, смочил в водке платок, отер у мальчишки большой палец, оставляя на платке грязный развод.
Укол. Капля крови. Невидимая работа жилок. Улица Бешаррон с пожарной частью.
— Следующий!
Платок. Укол. Каплю поймать. Кешуй.
— Следующий.
Укол. Серебряная.
— Ну, давай.
Чернявый, оказавшийся последним, оглянулся на приятелей, сосущих уколотые пальцы.
— А это не больно?
— Нет.
Я схватил его за тонкую руку, стиснул.
— Ай!
Платок. Укол. Ага, Гуляй-ряды. Отлупленный Тимоха, значит, следил на последней аллейке. Ну да ладно, и этого достаточно.
Я прикрыл глаза.
— Майтус, расплатись. Первому — копейку, остальным — по полушке.
— Как скажете.
Зазвенела, забрякала медь.
Шлепки босых ног, кряхтение кровника, нехотя расстающегося с монетами, голоса мальчишек: «Спасибо, господин», «Благодарствуйте, господин» — все отдалилось, сделалось едва различимым.
Леверн в четыре улицы, увиденный детскими глазами, распахнулся во мне, сверкая солнцем.
Плыли кареты, черным лаковым задником маячил впереди шарабан, на нем покачивались две фигуры — в бешмете и в мундире, а вокруг шли навстречу или в ту же сторону лоточники и мешочники, праздно одетые горожане, крестьяне, торговцы, дамы и господа, гимназисты, продавцы сигар и леденцов, полицейские, военные, мелькали «козырные» картузы, клетчатые фанфаронские штаны, сюртуки и рубахи, катились прогулочные коляски и утыканные зонтиками ландо.
На Серебряной и Гуляй-рядах за шарабаном отчетливо держался один и тот же человек. Он следовал в отдалении, забирая к стенам или столам, но не выпускал повозку из поля зрения.
Человек был рослый, в неприметном засаленном кафтане и штанах.
Лицо его, на мгновение отразившееся в витрине посудной лавки, простодушное и словно бы сонное, я узнал сразу.
Гиллигут. Увалень с постоялого двора.
Глава 9
Интересно, подумал я, он-то здесь каким боком?
Может, конечно, его появление и случайно, но вкупе с подкинутым мне яйцом…
Так, это надо будет прояснить.
Я открыл глаза. В нумере не было ни Майтуса, ни мальчишек. Но вот-вот должен был подойти Тимаков. А там и господин обер-полицмейстер не замедлит…
И домой, домой!
Я потер лицо ладонями.
Как же все запутано. Ну какой крови тут еще Гиллигут?
— Эй! — я повернул голову к креслу. — Выходи давай. Никого нет.
