Так, подумал я, а с чего он голый?
Если не брать во внимание сумасшествие, которого не было, — с чего? Смысл раздеваться? Прятать следы чужой крови? Или убийство вдруг опротивело до такой степени, что захотелось как бы очиститься от него?
«Привезенный из Жмуди фельдшер, осмотрев секретаря, констатировал его смерть и указал ее причиной чрезмерную потерю крови от вскрывшего вены пореза на левой руке.
Даггеротипирование не производилось.
Вещи Громатова, после составления описи, были отправлены в Брокбардскую управу».
Куцевато. Опись бы посмотреть.
И жалко, что никто не догадался разузнать, приходил ли кто к Громатову в этот час, пока его не нашли. Ведь наверняка не сам он решился на самоубийство, а кровь в нем.
«Пустая» кровь. И тот, кто…
Несколько секунд я тупо смотрел в стену.
Ах ты ж, лишиться благодати!
Если кровью, через кровь кто-либо управляет человеком, как големом, как кровником, как гомункулюсом, то должна быть инициация!
Ведь думал же, думал об этом перед моргом, рядом бродил! Все понять не мог, чего упускаю. Вот, Бастель, пожалуйста.
Инициация.
Я закусил ноготь. Получается, конечно, несколько мудрено, кровь вроде как и самостоятельна, и в то же время ограничена целью…
То есть, напрямую ни Громатовым, ни моим Лобацким никто не управлял. С другой стороны, и Майтус у меня свободен, однако же полностью мне подчинен.
А значит, надо искать людей, которые крутились вокруг убийц незадолго до совершенных ими нападений. Если с Громатовым это более чем проблематично, то с Синицким, Лобацким и Шапиро круг, думается, можно очертить достаточно четкий. Случаи с ними свежи в памяти и у свидетелей, и у друзей и родственников, и у полиции. Инициатор же наверняка человек, который какое-то время мелькал рядом. Купец с пустяковым делом, объявившийся старый приятель, карточный игрок, неожиданный собутыльник.
В этом направлении, интересно, Сагадеев копал или нет? Или же занимался исключительно обеспечением безопасности государя-императора?
Скрипнула дверь.
— Господин.
— Погоди, — я жестом остановил кровника, потянувшегося за чемоданом.
Майтус, наклонившись, застыл. Лицо его покраснело. Пальцы пяти сантиметров не достали до чемоданной ручки.
Так… О чем?
Инициация… Да, вряд ли ее делали на дому у убийц. Смешно. Скорее всего, или ночью, или под каким-либо предлогом днем будущие пустокровники исчезали на время из повседневной жизни. На два, на три дня.
А потом возвращались.
И здесь, наверное, должны быть заметные перемены в поведении…
— Господин, — выдавил Майтус.
— Да?
Кровник выпрямился, ухватив чемодан.
— Там, господин, двое вас ждут, один жандармский, другой — уж и не знаю теперь, но в гражданском платье.
Он накинул на плечо мою шинель.
— Зови сюда.
— Да, господин. Карета уже ждет.
— Хорошо.
Майтус вышел. Я повертел в руках мундир. Раскрыл саквояж. Влезет? Будем надеяться.
После нескольких уминаний мундир с трудом-таки уместился, а саквояж раздулся, подобно болотной жабе. Этакой коричневой.
С порога щелкнули каблуками.
— Здравствуйте.
Я поднял голову.
Тимаков успел переодеться в темный сюртук, а вот стоящий за ним жандармский офицер был мне незнаком.
— Вот, — сказал Тимаков, — знакомьтесь, Егор-Огол Муханов, штабс-капитан сыскного жандармского отделения.
Штабс-капитан был смугл, скуласт, черноглаз и улыбчив.
