— Да.
— Там уже был этот, с усиками…
Я кивнул.
Дядя с сожалением оглянулся на свое место за столом, которое уже занял внушительного вида господин во фраке.
— Моя щука…
Я потянул его за локоть.
— Там ничего не трогали?
— Нет-нет, — дядя Мувен неохотно последовал за мной сквозь толпу. — Я лично на страже…
Он отер толстые щеки платком.
Через анфиладу комнат мы прошли в холл. Рукава лестницы на второй этаж. Зеркала, позолота и белый мрамор. В выгородке сидел жандарм.
Двери были распахнуты наружу.
Свет квадратами лежал под окнами. Гирлянда фонариков окаймляла каретный подъезд. На плацу курили. У столов на лужайках, собирая посуду и комкая скатерти, бродили тени слуг. Над кустами плыли поясные фигуры гуляющих.
Я подумал: какое беззаботное общество!
Отец, исчезший из левого крыла, и обеды и торжества — в правом. Веселье — и мертвые Штольц, Поляков-Имре, Лобацкий.
Неужели никто ничего не чувствует?
Или — наоборот — чувствуют и стараются обмануть это чувство? Притупить беседами и вином, прогнать танцами и «чечеткой»?
И это — высокая кровь?
Свернув на дорожку, ведущую в обход дома, мы наткнулись на кучкой стоящих пехотинцев. В сгущающейся тьме и здесь помаргивали огоньки сигареток.
— Извините, можно пройти? — дядя Мувен повихлял ладонью, призывая освободить проход.
— Да пожалуйста.
Солдаты, переговариваясь, отступили к кустам, растянулись, выгнулись куцые серые жилки с едва различимыми вкраплениями цвета. А вот сразу за ними…
— И куда вы собрались, господин Кольваро?
Тимаков выступил из-за спин и все равно остался тенью — в черной черкесске, черных брюках, с накладной бородой.
Мы улыбнулись друг другу.
— Вы, как обычно, метите в сопровождающие, господин капитан? — спросил я.
— Ну а тож… — забасил Тимаков, топорща бороду. — Мы завсегда. Мы энто токмо свистни… И сами тоже могем…
— Ладно, — я хлопнул его по плечу. — Ты с нами?
— А куда с вами?
— В крыло отца.
— Что-то вы на ночь глядя…
— Нет времени.
— Господа, — нетерпеливо сказал дядя, — если уж мы о времени…
— Да-да, — я увлек его и Тимакова вглубь дорожки, — не стоит медлить.
Фасад темнел по правую руку.
Задрапированные черным окна казались бездонными провалами. Скрипел песок дорожки. За спиной раздавались голоса, но звучали словно бы глуше с каждым шагом.
Мне вдруг стало жутковато.
Я оглянулся — огни и отблески, дома и деревья на фоне неба. И глыба кареты. Другой мир.
— Сюда.
Дядя Мувен зазвенел ключами.
Дом явил боковой вход с нешироким полукруглым крыльцом. Поскуливал под жестяным козырьком негорящий фонарь.
В сумерках было тяжело понять, что не так со створками, но едва мы подошли ближе, стало видно, что в них били со страшной силой.
Тараном? Големом? Пустой кровью?
Дерево выгнулось внутрь, резные накладки полопались, стальные ленты завились жгутами. В щель, наверное, пролез бы и господин обер- полицмейстер.
— Сейчас.
