приобретали четкость, контрастно выделяясь на фоне темнеющего неба. До сумерек — в середине весны они в Восточной Анатолии очень короткие — оставалось не более получаса. В горах темнеет рано и сразу: словно плотный занавес опускается.
Грохот выстрелов «Большой Берты» смолк. Теперь до рассвета гаубица будет отдыхать от пальбы.
За столом в салоне штабного вагона расположились трое: командующий 3-й турецкой армией генерал Махмуд Киамиль, его начальник штаба немецкий полковник Вильгельм фон Гюзе и немецкий же шпион, который был известен в Петрограде под именем Владислава Дергунцова.
Все трое были весьма довольны встречей. «Дергунцов» только что передал своим хозяевам пленку, которую отснял, поднявшись на «Фармане» над прифронтовым городком Эрджишем.
— Вот видите, эфенди Киамиль, мое обещание выполнено! — довольным тоном произнес фон Гюзе. — Теперь малышка Берта станет зрячей! Вы, — полковник обернулся к агенту, — хорошо поработали и не зря рисковали. Жаль, что вам не удалось уйти незаметно. Печально и то, что в российской столице сумели выйти на ваш след и арестовали вашего шефа. Да, я сегодня получил шифровку из Берлина, с Александерплац… Увы, теперь вы раскрыты и больше не сможете помогать нам по ту сторону фронта. Но зато теперь вы в безопасности, а специалисту вашего уровня и здесь работы хватит. Если учесть еще вашу публикацию, которую перепечатала «Унзере Цайт»… Ах, какая жалость, что мы получили газетный номер чуть позже, чем следовало бы! Но ваша работа заслуживает тем не менее самой высокой оценки и поощрения. Я пошлю в наш Генеральный штаб представление на Рыцарский крест, вы заслужили этот орден.
Лицо агента порозовело. Рыцарский крест — это, конечно, здорово, но главное — он отныне в безопасности. Его морозом по коже продирало, когда он вспоминал, как бежал, спотыкаясь, к турецкому блокпосту, каждое мгновение ожидая пули в спину.
— Да, доставленные вами сведения просто бесценны, особенно пленка, — выражение лица Киамиль- паши тоже было донельзя довольным. — Вы получите также и высший турецкий орден, это я твердо обещаю. Герр Вильгельм, сколько времени потребуется вашим людям, чтобы по материалам съемки высчитать координаты для артиллеристов?
— К рассвету будут готовы, — уверенно ответил фон Гюзе и кивнул в сторону агента: — С вашей помощью. Ведь без вас нашим офицерам-расчетчикам не разобраться. Последнее задание, друг мой. А потом отправитесь на отдых, куда-нибудь в Баварские Альпы или на Женевское озеро.
— Нет уж, — проворчал агент, — довольно с меня гор и горных озер, я ведь этой ночью чудом не утонул. Предпочту Висбаден.
— Как вы полагаете, — обратился к агенту Киамиль-паша, — что предпримут остатки русского диверсионного отряда? И есть ли у нас шанс все же изловить их? Сами понимаете — если бы удалось захватить великого князя, который прибился к этим диверсантам…
— Думаю, что они не станут даже и пытаться осуществить диверсию, — ответил агент. — Даже русские не могут быть настолько сумасшедшими: их всего шестеро, не считая недорезанного армяшки. Великого князя тоже можно в расчет не принимать: это не более чем дерзкий сопляк. Динамит они утопили при переправе через Ван. Средства связи тоже повреждены водой. Оружием небогаты: винтовки, причем на всех лишь четыре, пять «наганов», гранаты, тесаки. Патронов негусто, по моим расчетам, обойма на винтовку и те, что у «наганов» в барабанах. Очень вероятно, что в перестрелке кто-то из них ранен. Со вчерашнего вечера никто из них толком не ел и не отдыхал более пяти минут подряд, они измотаны. Нужно совершенно лишиться разума, чтобы, оказавшись в подобной пиковой ситуации, даже мечтать о какой-то диверсионной или разведывательной активности. Конечно, их командир, гусарский поручик, князь Сергей Голицын, имеет репутацию завзятого сорвиголовы и прожженного авантюриста. Но, господа, не до такой же степени! В их положении самым разумным было бы уходить тайком поближе к линии фронта и пытаться скрытно или с боем перейти ее. Вот там, на мой взгляд, и стоит их ловить! Предупредите командиров передовых частей: пусть смотрят в оба.
— Что ж, благодарю за грамотный анализ и совет, — кивнул агенту фон Гюзе. — Мои штабные офицеры и командиры расчетов «Большой Берты» будут ждать вас в штабном вагоне. Вы найдете его ближе к берегу озера, на той же колее, что и платформа с гаубицей. Я очень надеюсь на вас, покажите, как умеем работать мы, немцы. Утром обстрел должен быть возобновлен, но уже совсем по-новому! Теперь мы покажем русским, что такое мощь германского оружия, теперь мы обрушим на них сокрушающий удар. Да! У меня и досточтимого Махмуда-эфенди есть еще одно поручение: проследите, чтобы гаубицу зарядили прямо сейчас, после чистки ствола, покуда казенник не остыл. Иначе возможен перекос снаряда. Да и на рассвете не нужно будет терять драгоценное время. Киамиль-паша и я не сможем лично проследить за этой операцией, нас вызывают в Стамбул, утром мы с генералом должны присутствовать на заседании оперативно-тактической комиссии Генерального штаба. Кстати, я непременно упомяну на комиссии о вашей успешной работе.
— Мы с полковником отбываем прямо сейчас, — добавил Киамиль-паша, ободряюще похлопав агента по плечу. — Но я предоставляю вам самые широкие полномочия. До завтрашнего вечера, покуда мы не возвратимся из столицы, распоряжаться здесь и управлять стрельбой «Большой Берты» я доверяю вам.
— Постараюсь оправдать доверие, — склонил голову агент.
…Глядя из окна отъезжающего штабного вагона на длинный ствол «Большой Берты», который уже с трудом был заметен на фоне сгустившейся вечерней темноты, Вильгельм фон Гюзе потер руки и сказал, обращаясь к генералу Махмуду:
— Теперь наступление русских непременно сорвется. Огонь будет вестись прицельный, по самым уязвимым точкам их позиций. Мы подавим артиллерию противника, вдребезги разнесем его рокадные дороги и прочие тыловые коммуникации, ударим по штабам. Как бы русским не пришлось отступать! Но тогда мы подтянем нашу красавицу поближе к новой линии фронта, и русские опять окажутся в пределах досягаемости ее огня. Да, эфенди, недаром господин главный военный советник фон дер Гольц и я говорили вам, что наша «Большая Берта» станет ферзем на шахматной доске войны. Этим ферзем мы объявим генералу Юденичу мат.
— Ваши бы слова да Аллаху в уши. Но… Пожалуй, вы правы, полковник. Русским нечего противопоставить нашей супергаубице, кроме смехотворных диверсантов, большая часть из которых потонула, как слепые котята, а оставшихся в живых мы непременно выловим, когда они попытаются удрать за линию фронта. Кажется, я недооценивал вас, — нехотя признал Киамиль-паша. — И вашу «Большую Берту». Ах, до чего было бы замечательно вдобавок изловить этого нахального сопляка, их великого князя!
…Если бы этот хвастливый и самодовольный разговор чудом услышал старый унтер Петр Николаевич Бестемьянов, он непременно бы сказал что-то вроде: «Дай бог нашему теляти волка сожрати!»
35
Над южным берегом озера Ван стояла тихая весенняя ночь. Полную луну укрывали легкие, почти прозрачные облака, но даже они делали ее свет неверным, обманчивым, не позволяющим разобраться в калейдоскопе ночных теней, скрадывающим движения и фигуры.
Конечно же, теперь Вильгельму фон Гюзе никакие побеги из лагеря стали не нужны, и немец распорядился усилить режим охраны: помимо караульных на вышках и двоих солдат, топтавшихся вкруговую по периметру между внешним и внутренним рядами колючки, у жилого барака стояли двое часовых. Им был отдан приказ: в ночное время пленных из барака наружу не выпускать.
К проложенной между столбами с проволокой гравийной дорожке, по которой ходили двое турецких солдат, бесшумно подползали трое: Сергей Голицын, Андрей Левченко и Петр Николаевич Бестемьянов.
Николенька тоже порывался было принять участие в съеме часовых, но тут уж поручик так выразительно глянул на великого князя, что даже говорить ничего не пришлось. Во взгляде поручика
