– Бери.
Громковато сказал, явно – с целью предупредить женщину. Сдуру я взялся за арбалет, и в это время в дверном проеме показалась женщина. Она с ходу завизжала, я отвлекся, и Филька этим сразу воспользовался, ударил по руке. Арбалет дернулся, тренькнула тетива, и арбалетный болт угодил женщине в грудь, оборвав крик. Локтем правой руки Филька ударил меня в живот. От боли я уронил разряженный арбалет, не выпустив, к счастью, нож из правой руки.
Филька упал на пол, сделал подсечку ногой. Ему помешал табурет, но все равно мою ногу он зацепил, и я рухнул. Филька на четвереньках бросился ко мне, рыча, как дикий зверь. Я метнул в него нож, он успел слегка отклониться, и нож по самую рукоять вошел ему в руку. Другой бы от боли впал в ступор, а этот – жилистый. Он вытащил нож из раны, злобно оскалился:
– На ленты порежу.
Саблю я выхватить не успею, лежу неудобно – на левом боку, придавив телом ножны. Этот зверь – с ножом, и выбора у меня нет: я швырнул в него с руки огонь.
Филька вспыхнул сразу, отбросил нож, дико заорал. Я вскочил, бросился на кухню. Ошибиться было нельзя – во всех домах расположение подсобных помещений было одинаковым, да и запах помогал. От кухни всегда пахнет печью, едой.
Я схватил кадку с водой – благо она была полной – и окатил Фильку. Огонь погас, но одежда кое-где тлела, исходя дымком. Волосы на голове Фильки сгорели начисто, как и брови с ресницами. Уши от огня скукожились, выглядели как сушеные груши, кожа на руках и лице вздулась от ожогов. Смотрелся Филька жутковато, был в прострации.
Я подобрал свой нож, сунул в ножны. Ослоп сидел на полу, привалившись спиной к стене, и тяжело дышал.
– Ты кто?
– Ангел смерти.
– Так я и думал. Сколько веревочке ни виться, конец все равно будет. В церкви сегодня знак мне был – зажег свечу, а она погасла, зажег еще раз – упала.
– Говори.
– О чем услышать хочешь?
– Где казна стрелецкая?
– Я подумал, что ты и в самом деле ангел, а ты про деньги.
– Плохо подумал, я казну стрельцам доставлю. Сам скажешь, где казна, или помучиться перед смертью хочешь?
– Все равно умирать.
– Казну я и без тебя найду. Умрешь ты скоро – ты и сам понимаешь. Вот только в раю тебе не место, тебя уже определили.
– Куда?
Я засмеялся:
– Сам не догадаешься?
– Никогда не думал, что ангел такой. Я думал – он с крыльями. В одеждах белых, видно, ошибся.
– А ты не сомневайся.
– Не сомневаюсь, никто и никогда со спины подойти ко мне не мог – ты первый, а уж когда огонь в меня бросил, я подумал – не человек ты, дьявольское порождение.
– Нет, Филя, такие, как ты, дьяволу угодны – не стал бы он тебя убивать.
– И то верно.
– Хватит болтать, кто предатель?
– Покарать хочешь?
– За тем и послан.
– Эх, грехи мои тяжкие. Правда, наверное, что Бог все видит. В Нижнем человек есть, казначей стрелецкого полка, за десятину согласился помочь, именем Ефимий Мезенцев.
– Про казну давай.
– В подполе казна, там и другое злато-серебро есть, забирай.
– Я не разбойник, на том серебре – кровь безвинных людей.
– А ты забери, мне оно уже без надобности. В церковь отдай, пусть помолятся за Фильку Ослопа.
Я подумал, кивнул:
– Сделаю, не грешно то.
– Про друзей-товарищей чего же не спрашиваешь?
