– Вижу, вижу, что знаешь, – сказал спир. – О Бортнике расскажи. Ведь он же у вас в кремле? Да?
– С чего ты взял?
– С того. Думаешь, стал бы я подходить к тебе ни с того ни с чего?
Павел молчал, обдумывая ситуацию. Спир не производил впечатления коварного врага. Присутствовало в нем нечто, вызывающее доверие и даже симпатию. Если, конечно, в мутах в принципе могло быть что-то симпатичное.
В то же время… Ворон подозревает, что Бортник лазутчик. И имеет на это право – подозревать. А вот Павел… Павел должен доверять Ворону, его опыту и чутью. Враги везде и они не дремлют. И нет у тоболяков друзей и союзников кроме них самих.
Тем более, что этот Зюб явный мут. У него человеческого-то, кроме мозгов… Хотя мозги, похоже, неслабые. И знает много. Хотя и врет. Вон, про Москву соврал. Все знают, что Москву давным-давно разбомбили, камня на камне не оставили…
А еще спир как-то догадался о том, что Сновид знаком с Бортником. Каким образом?.. Ох, нечисто что-то тут. Надо сначала об этом муте Ворону доложить. Ринат на то Советом и поставлен, чтобы подобные загадки разгадывать.
Павел почувствовал, как заморосил мелкий дождь. Погода весь день стояла изменчивая, то дождь, то солнце. Вот опять набежала туча… Уже стемнеет скоро, а он еще не разговаривал с шамом.
– Не знаю я никакого Бортника, – сказал резко. – И вообще – некогда мне. И ты ступай по своим делам.
– Нет у меня своих дел, – с грустью произнес спир.
– Ну, это твое дело.
Сновид хотел повернуться, но Зюб неожиданно ухватил его за ладонь своей лапкой.
– Подожди. Подожди секундочку. Скажи… – Он вопросительно и как-то заискивающе заглядывал в глаза Павлу. – Скажи, он хотя бы жив?
– Кто?
– Бортник.
Павел вздохнул. Вот, привязался, мартыш неумытый.
– Жив.
– А-а…
– Все! Больше ничего не скажу. Сказал же – некогда мне.
Он резко повернулся и направился к прилавку…
Шам сидел на деревянном ящике, широко расставив босые ступни. Руки с продолговатыми худыми ладонями, напоминающие лапы крупной птицы, наоборот – прижаты к туловищу и сложены на животе. Голова наклонена, верхние веки всех трех глаз прикрыты. Задремал старикан, не иначе.
На прилавке теснилось полтора десятка разнокалиберных банок, заткнутых деревянными пробками. Но некоторые имели и завинчивающиеся крышки. Павел приблизился и остановился, стараясь не смотреть мутанту в лицо.
– Чего тебе, хомо?
Жабо спросил, не поднимая головы и век. Павел аж вздрогнул слегка.
– Я это… А что у тебя в банках?
– Снадобья, знамо. Есть примочки. – Голос у шама был противный – заунывный и скрипучий, как несмазанная дверь. – Есть примочки от чирьев на щеке, есть от чирьев на животе… Или у тебя на жопе вскочил?
Он, наконец, соизволил взглянуть на Павла, слегка приподняв веки – те, что прикрывали нижние глаза по сторонам носа.
– Нет у меня чирьев.
– Странно, – пробормотал Жабо. – Чирья у всех есть. Особенно на жопе… Тогда могу предложить примочку от синяков.
Обойдусь как-нибудь, подумал Павел, без твоих примочек. Вот, схожу завтра в санчасть и попрошу Рузанну новый компресс на локоть наложить. Завтра я ее уже не буду стороной обходить – пусть спрашивает об обереге.
– Нет, – сказал Павел. – Мне примочки вообще не нужны. Мне бы чего-нибудь от отравы.
– От отравы? – Шам оживился. – Это пожалуйста.
Он засунул лапку куда-то под свитер и, покопавшись, извлек на свет небольшой мешок. Положил его на прилавок, ловко развязал тесемку и сделал быстрое движение кистью.
– Вот, смотри, хомо. – Жабо держал в кривых пальцах плоский кругляш темного цвета с продетой в дырочку веревочкой. – Самое надежное средство от яда.
– Что это?
– Глаз паука-мясоеда. Так и называется – «паучий глаз». Слышал о таком?
– Слышал, – буркнул Павел. – И даже видел.
– Не может быть! – ротовое отверстие мутанта скривилось, словно он намеревался со смаком плюнуть. – Где тебе могли предложить «паучий глаз»,
