Ворчал Игорь Степанович по давней привычке не показывать другим, что пребывает в смятении, а проще говоря – растерян.
Ну, не привык ефрейтор Семеняк командовать. Присмотреть за своим офицером, обеспечить ему в боевых условиях более-менее сносный уют, прикрыть в бою… По возможности удержать вовремя сказанным словом от опрометчивого поступка – дав тем самым шанс молодому офицеру дожить до того времени, когда наберется боевого опыта и житейской мудрости. А Корнеев поначалу горяч был, что огонь. И кто знает, сумел бы Николай дослужиться до нынешних чинов, если б с ним рядом не было незаметного пожилого ординарца, опекающего его, как нянька. И от того, что вот уже второй месяц на погонах Игоря Степановича красуются офицерские звездочки, ничего не изменилось.
Семеняк украдкой вздохнул, в который раз жалея, что не пошел тогда дальше с Малышевым, уговорив капитана согласиться на предложенный партизанами обмен: предоставить диверсионно-разведывательной группе проводника, если «Призрак» поможет им с радисткой и инструктором по минному делу.[14]
В тот момент Игорю Степановичу такое решение казалось разумным и оптимальным. Его Коля находился один во вражеском тылу, а группа, которую капитан Малышев вел на помощь подполковнику Корнееву, к точке рандеву катастрофически запаздывала. Поэтому надо было срочно ускориться. Что достигалось двумя способами: наличием проводника, знавшего короткий путь через топи и болота, и – освобождением от балласта, в виде пожилого ординарца, то есть его самого, а также Лейлы Мамедовой – второй радистки «Призрака», выросшей в степи и совершенно не умеющей ходить лесом.
А теперь Николай пропал. Полковник Стеклов говорил, что, согласно рапорту некоего «Немца», группа «Призрак» выполнила поставленную перед ней задачу и покинула объект «Замок» в численности семи человек. Сред них подполковник Корнеев, капитан Малышев, майор Петров, старший лейтенант Гусев и старшина Телегин. При этом тот самый Немец упомянул, что вместе с ДРГ были два советских летчика: капитан Гусман и лейтенант Колокольчиков. Те самые, что выполняли заброску Корнеева и Немца в тыл. А еще, из рапорта того же Немца, неподалеку от объекта «Замок» находился учебно- испытательный аэродром фрицев.
Поэтому, помня эффектное возвращение тогда еще майора Корнеева на угнанном «юнкерсе» после выполнения предыдущего задания по захвату сырья для создания атомной бомбы[15], полковник Стеклов предположил, что Николай мог попытаться повторить трюк с угоном вражеского самолета. Но в этот раз, видимо, что-то пошло не так. И либо группа погибла при попытке захвата, либо – что более вероятно – угнанный самолет был сбит немецкими истребителями. А поскольку почти вся территория от объекта до линии фронта сплошные топи… Место падения обнаружить практически невозможно.
Конечно же, учитывая фантастическое везение Корнеева, нельзя сбрасывать со счетов даже самый невероятный шанс, что разведчикам удалось уцелеть, но чем больше времени проходило, тем призрачнее он становился. И Семеняк нет-нет да и подумывал о том, что если б предложил тогда оставить у партизан, к примеру, Гусева, все могло сложиться иначе.
Застонав, как от острой зубной боли, комендант Залесья мотнул головой, отгоняя лишние мысли, и уставился на трофей. Странно, но останки совершенно не издавали никаких запахов. Ни тлена, ни гнили. Словно костям было по меньшей мере лет сто. Но тогда как они оказались в практически новой немецкой форме, сороковых годов? Да и польская конфедератка пошита никак не позже тридцать девятого.
М-да, вопросов пока гораздо больше, чем ответов. Даже если на минуточку предположить, что разгуливающий по ночному саду скелет – самое обыденное явление.
Впрочем, гадать можно до бесконечности, пора у Баси спросить объяснения. Похоже, девушка уже пришла в себя и вполне созрела для исповеди… Вон как косится на останки упыря.
Семеняк вернул кости ординарцу.
– Упакуй вместе с остальным в водонепроницаемый мешок. И дай мне свою баклагу.
Остапчук что-то хотел сказать. Открыл рот, но передумал и промолчал.
Игорь Степанович отвинтил крышечку и протянул флягу девушке.
– Глотни…
Девушка благодарно припала к горлышку, но после первого же глотка задохнулась, захлопала губами, как выброшенная на берег рыба, замахала руками… а из ее глаз брызнули слезы.
– Ты чего? – Семеняк отобрал баклагу, понюхал и недовольно покосился на ординарца.
– Товарищ лейтенант, – вытянулся тот. – Это ж НЗ. В медицинских целях. Откуда я мог знать, что вы не сами, а девушке…
– Ладно… – Игорь Степанович сделал добротный глоток, занюхал рукавом и передал посудину Квасневскому. – Нам сейчас никому не помешает принять «наркомовскую норму». Комар, у тебя, надеюсь, вода?
– Так точно.
– Ну, так дай девушке напиться, не стой пнем. Вот молодежь, учить вас и учить.
– И пороть… – супя брови, прибавил бывший командир партизанского отряда. Потом махнул рукой и приложился к фляге так, словно там была обыкновенная вода. Остапчук только засопел, глядя, как в луженой глотке поляка исчезает его кровный НЗ.
– Это все из-за Ализы! Пречистой Девой клянусь, товарищ капра… Ой, прошу прощения… товарищ лейтенант.
