– Приехали. – Егор завернул в темную бетонную арку, и мы оказались в уютном небольшом дворике с выкрашенным во все цвета радуги низеньким заборчиком вокруг детской площадки, аккуратными клумбами возле подъездов и рядом изящных кованых лавочек вокруг импровизированного миниатюрного скверика из трех берез и ивы. Четыре пятиэтажки хрущевских времен заботливо скрывали всю эту красоту от окружающего мира.
– Симпатично… – я залюбовалась и отвлеклась от орущих котов и кривляющейся демоницы.
– Здесь очень дружные соседи. Но любопытные. И это минус.
Егор вышел из машины, обошел ее спереди и открыл мне дверь.
– А как же я, милый? Мне дверь кто откроет? Пушкин? – заверещала Марина.
– А ты и так выберешься, сквозь нее пройдешь, – бросил он, а затем нажал на кнопку сигнализации.
На улице пахло цветами – бархатцами, ромашками, розами, пионами. Буйство запахов вскружило голову.
– Откуда у тебя эта квартира? – Я вошла в подъезд за Егором, поглаживая голову угомонившегося Барона.
– Наследство. Мой отец отсюда родом. В этой квартире он родился и вырос.
– Ясно.
Мы поднялись на третий этаж и Егор начал перебирать связку ключей.
– Черт, – выругался он, – похоже, они остались в другой сумке.
На его лбу пролегло несколько глубоких морщин, он несколько секунд постоял перед дверью, а затем развернулся в противоположную сторону, подошел к квартире напротив и постучался.
– Кто там? – из-за двери послышался дребезжащий женский голос.
– Я, Эльвира Семеновна, Егор!
– Егорушка, – дверь открылась и перед нами предстала пожилая женщина в плюшевом халате и с бигудями на голове.
Ее морщинистое лицо было покрыто сантиметровым слоем грима, а длинные ногти на ссохшихся руках были выкрашены в розовый цвет.
– Мне бы ключи, а то я свои забыл.
– А почему ты в таком виде? Что случилось? – Бабулька посмотрела ему через плечо и смерила меня недоуменным взглядом, – и чумазую эту где взял?
– Мы с пожара, я сейчас девушку размещу и зайду к вам на чай, все расскажу, хорошо?
– Батюшки, пожар… Конечно-конечно… – дамочка скрылась из вида и вернулась с ключом в руке, – вот, держи.
– Спасибо.
Егор быстрым шагом преодолел пару метров лестничной клетки и вставил ключ в замочную скважину. Я же пылала от стыда под пытливым взглядом пожилой соседки. Она стояла в дверях и смотрела на нас, практически не моргая.
– Надеюсь, хоть эта у тебя задержится, – пробурчала она тихо, но я услышала и повернула голову в ее сторону, – а то, что ни неделя, то новая женщина. И другую жаль, белобрысенькую. А эта красивая, хоть и чумазая.
Высказав свое компетентное мнение, она потихоньку закрыла дверь.
– Егор, о чем она?
Он, наконец, открыл дверь и впустил меня внутрь. В квартире витали запахи сырости и затхлости. Очевидно было, что здесь постоянно никто не живет. Он нажал на выключатель, и над нашими головами загорелась лампочка в стареньком пожелтевшем плафоне.
В маленьком узком коридоре были поклеены светлые обои в цветочек. Краски на цветочных лепестках давно выцвели, и все они теперь были какие-то блеклые и серые.
– В смысле, о чем? – он изобразил непонимание, вскинув брови.
– Ее слова о новой женщине каждую неделю. И кто такая белобрысенькая?
– А, это… Не бери в голову. У нее склероз. Она все думает, что на дворе 2000 год, и я живу здесь и девушек вожу. Не скрою, было дело. Но буйная молодость в прошлом.
Он улыбнулся, взял меня за руку и провел в комнату. Обставленная «по образцу», квартира вызывала дежавю – за свою жизнь я видела несметное количество таких же квартир с такими же диванами, красными цветастыми коврами на стенах, убогими сервантами и круглыми столами с вязаной скатертью.
– Располагайся. Я ничего здесь не менял со смерти отца. Мне бывает приятно сюда приехать, погрузиться в воспоминания, в детство, что ли…
– Понятно.
Егор заторопился. Он начал вертеть в руках ключи от машины и бросать напряженные взгляды на настенные часы с кукушкой.
– Я поеду. Чай на кухне, в холодильнике, правда пусто, – он открыл портмоне и бросил на стол несколько крупных купюр, – вот. Этого должно хватить на продукты и одежду. Сходи завтра в магазин.
– Ты же собирался пройтись по магазинам со мной, – я ничего не понимала в его поведении и накручивала себя.
