карнавал — самое красивое, масштабное, сумасшедшее «мероприятие» такого рода в Германии, на него съезжаются со всей Европы. Сердце карнавала — шествие карнавальных «гильдий» в костюмах через весь город. У каждой — своя повозка, на ней стоят декорации, разыгрывается какое-то нехитрое действо, за повозкой пляшут члены гильдии. В публику, которая в несколько рядов стоит по маршруту шествия, с повозок летят конфеты, цветы и меткие словечки, все это импровизируется на ходу. У каждой повозки — своя изюминка. Город в это время тоже радикально меняется: Кельн как будто сходит с ума, всех захватывает легкомысленное, бесшабашное настроение карнавала, все пьют кельнское пиво — «кельш», флиртуют, разыгрывают друг друга, и никто ни на кого не обижается. А вечером шествие перерастает в громадную вечеринку со скоморохами, старинной музыкой и особыми пирожками, которые во время карнавала пекут в огромных количествах.
На карнавал «русские туристы» явно опоздали, но сегодня они имели возможность увидеть главную достопримечательность города — знаменитый Кельнский собор, являющийся одним из самых замечательных сооружений мировой архитектуры. Он сам по себе — целый город, по его нефам и капеллам можно гулять целый день.
Санин, тараторя, рассказал обалдевшему от такого количества информации Кураеву о том, что длина собора составляет целых сто сорок четыре метра, а высота колоссальных башен, увенчанных остроконечными шпилями, — целых сто пятьдесят семь.
— В середине тринадцатого века, когда архиепископ Кельна заложил первый камень в основание собора, началась одна из самых длинных глав в истории европейского строительства, — говорил журналист, щеголяя познаниями. — Кельн, один из самых богатых и политически могущественных городов тогдашней Германской империи, считал нужным, следуя примеру Франции, иметь свой кафедральный собор. А уж его масштабы должны были затмить все остальные храмы. Была и другая причина для возникновения столь своеобразного замысла. Кельнский архиепископ, канцлер и военачальник императора Фридриха Барбароссы, получил от него в благодарность за помощь, оказанную при покорении Милана, останки святых волхвов, которые ранее хранились в одном из миланских монастырей. Он с триумфом ввез реликвии в Кельн. Саркофаг из серебра, золота и драгоценных камней — рака трех королей — является одной из самых драгоценных реликвий святынь христианства. Двенадцать романских церквей города образуют «венок», в центре которого и стоит готический Кельнский собор. Кстати, существует легенда о том, как строился собор, — сообщил репортер. Санин был очень горд тем, что может продемонстрировать свою эрудицию.
— И что же там говорится? — без особого интереса спросил ротмистр, явно думая о чем-то более приятном.
— Архитектор собора Герхард был не в силах выполнить чертежи будущего собора, а потому пригласил на помощь дьявола. Сатана тут же явился и предложил обмен: архитектор получает долгожданные чертежи, а взамен отдает свою душу, — рассказывал Санин. — Сделка должна была свершиться после первых криков петухов. Архитектор согласился, будучи в безвыходном положении. Но разговор подслушала его жена и решила уберечь душу своего мужа и заполучить чертежи здания. Она встала рано утром и прокукарекала вместо петуха. Дьявол немедленно явился, передал заветные чертежи, но затем обман вскрылся, но было уже поздно.
— И откуда ты все это знаешь?
— А я писал когда-то статью об этом памятнике, — ответил репортер.
Центр Кельна отдыхал и веселился. Уличные торговцы продавали свой разнообразный товар, гуляющие предавались ничегонеделанию. Среди всех этих людей на площади перед Кельнским собором прогуливалась пара — «фермер» Кураев и «фрау» Санин.
Оба уже успели привыкнуть к своему внешнему виду и держались довольно естественно. Ну, если ротмистру это было довольно легко — убранство немецкого бауэра сидело на нем элегантно, то вот репортеру приходилось нелегко. Но кое-как журналист сжился со своей ролью. Правда, ему все время казалось, что на него все обращают внимание.
— Полдень, — произнес Кураев, поглядывая на часы. — А я еще ни в одном глазу.
— Что вы сказали? — встрепенулся Санин, отгоняя свои невеселые мысли.
— Я говорю, назначенное время пришло, а поручика нашего не видать.
— Ну, еще только-только пробило полдень, — не согласился журналист. — Надо подождать, мне почему-то кажется, что он вот-вот появится.
— Если кажется — креститься надо, — изрек собеседник. — Подождем, конечно, спешить-то нам все равно некуда.
— Все-таки хорошо, что мы жилье сняли в городе, — сказал Санин. — Теперь, что ни говори, у нас есть база, с которой можно действовать.
— Это как ты собрался действовать? — подозрительно взглянул на репортера Кураев. — Ну-ка, поведай мне. А то, знаешь, я за тебя отвечаю. Хватит с меня твоих выходок. И так чуть до цугундера нас не довел!
— Да нет, это я так… — замялся журналист.
— Смотри… Кстати, ты видел, как на меня смотрела наша хозяйка? — вдруг вспомнил Кураев, выпячивая грудь. — Я-то сразу на нее глаз положил. А она — без всякого сомнения. Да, жаль поручика, — вздохнул ротмистр, — такой отчаянный храбрец, наверное, его германцы уже расстреляли, как шпиона.
— Ну почему вы так думаете? — воспротивился репортер. — Еще ничего не известно.
— Потому что я знаю жизнь, — похлопал Санина по плечу Кураев. — Кстати, я смотрю, здесь рядом пивная. Надо бы промочить горло, а то так недолго и до обезвоживания дойти, — долго без выпивки ротмистр обходиться никак не мог.
— А может, не стоит? — засомневался корреспондент.
— Стоит.
— Тогда я с вами. — Оставаться одному Санину никак не хотелось.
— Со мной? В пивную? — расхохотался ротмистр. — Вы что, забыли, фрау, что женщинам появляться в таких заведениях неприлично, если только они не девицы легкого поведения. Нет, если так, то конечно. Хотя, — критически взглянул он на репортера, — вряд ли кто-то польстится на такую красавицу. Ха-ха-ха! В общем, так: остаешься у собора, а я ненадолго.
Не дав Санину раскрыть и рта, ротмистр быстрым шагом отправился в заведение, спасающее от обезвоживания таких уставших путников, как он.
Репортер, оставшись в одиночестве, нарезал круги вокруг собора. Совершая третий круг, он в изумлении остановился, словно споткнувшись на ровном месте. Метрах в двадцати, на лавочке он увидел Элен, которая быть здесь никак не могла. Присмотревшись повнимательней, журналист обнаружил неподалеку автомобиль с задернутыми шторками, стоящий здесь явно не случайно. Приняв скучающий вид, Санин прошелся рядом с авто. Сквозь лобовое стекло он увидел сидящего в салоне Гамелена, по бокам француза сидели двое в штатском.
Отойдя на безопасное расстояние от машины, репортер со всех ног рванул с места. Выглядело это, без сомнения, забавно. Но самое смешное было впереди. Вбежав в пивную, Санин огляделся. Народу было полно. Шум и гам, царившие в пивной, быстро сменились тишиной. Посетители глядели на фрау, невесть как оказавшуюся здесь. Но журналисту было не до правил приличия. В дальнем углу, за столиком, он увидел Кураева. Ротмистр блаженствовал, его столик был уставлен пивными кружками.
Под смех посетителей Санин принялся трясти захмелевшего «бауэра».
— Вставай! Идем отсюда! Сейчас же! — шипел он.
Захмелевшему Кураеву совсем не хотелось прерывать столь приятное времяпрепровождение.
— Да отстань ты! — отмахивался он от «фрау», как от назойливой мухи. — Что ты хочешь от меня?
— Подымайся! — повысил голос репортер.
Посетители покатывались со смеху, думая, что сварливая жена-уродина пришла выволакивать пьяницу-муженька.
